Комсомольский комитет - [55]
— Разные вы с Игорем! И что разные, это мне даже нравится. Но как ты так можешь, Тамара? Мне кажется, ты стараешься раньше времени состариться. — Лена почувствовала, что говорит гораздо меньше, чем ей хотелось бы.
— Я — состариться? — удивилась Тамара.
— Тамара! — вдруг звонко сказала Лена. — В тебе так много хорошего. Ты такая симпатичная и такая… хозяйка. Мне нравится, что у вас так красиво все в доме! Честно говоря, я себе даже шторки купила такие, как у тебя, мне твой вкус нравится, Тамара, только то, что ты говоришь, это… немного на мещанство похоже.
И Лена добавила:
— И Игорь у тебя такая непоседа.
— Игорь непоседа, — медленно повторила Тамара.
Иван Пахомович Русаков, не выпуская телефонной трубки, строго сказал Цылевой:
— Пятьдесят метров кумача в красные уголки, дерево и стекло для газетных рамок. Устраивает?
— Устраивает! — весело сказала Соня. — Теперь я вижу, что вы дружите с комсомолом.
— Очень приятно, — пряча улыбку, прогудел Русаков. — Все?
— Не все! — бойко сказала Соня, удобней устраиваясь в мягком кресле у директорского стола. — Нам деньги нужны для ремонта красных уголков, для спортинвентаря, для музыкальных инструментов и на костюмы для самодеятельности.
— Денег нет, — коротко бросил Русаков. — Опять план не выполняем.
— Уделяли бы комсомолу в том году больше внимания, думаете, молодежь хуже работала бы? Лучше, — сказала Соня, и сама смутилась из-за своей дерзости.
— Не спорю, — холодно согласился Русаков. — Но дирекция комсомолу не нянька. Мы комсомол и ценим, когда он нам, старикам, покою не дает, а когда его руководители ходят и нюни распускают, не любим, ты это запомни, девочка.
— Запомню, Иван Пахомович. Но мы хотели провести несколько вечеров…
Вошла Болотникова. Прислушалась к разговору.
— Цылева, у тебя много энергии… Это ценно, конечно, — сказала Болотникова сдержанно. — Но ты пойми, беспокойная ты девушка. Ты теперь волей-неволей должна стать старше своих лет. Вот ты вечерами увлеклась, ты про учебу не забудь, смотри!
— Анастасия Петровна! — умоляющим голосом заговорила Соня. — Чем же плохи вечера? Мы посвятим вечер Некрасову, Горькому или молодежи из демократических стран — это та же учеба. Сочиним пьеску с критикой — это ударит по лодырям. Люди к нам пойдут! Организация крепче станет. Это значит, легче будет направлять людей на учебу в школу, на производственную работу.
— Я боюсь, что ты увлечешься второстепенными делами.
— Не увлекусь, Анастасия Петровна!
— Ну, смотри! А насчет денег ты тут говорила — соберите-ка с комсомольцами металлолом. Сколько его на заводской территории валяется?
Соня молчала, а потом лицо ее словно зажглось. Совсем алыми стали круглые щеки, и сливинки глаз лукаво сощурились. Соня тряхнула головой — взлетели и упали льняные легкие волосы.
— Соберем лом, — упрямо сказала она.
В волочильном отделении Павел Куренков кончил исправлять поломку в машине, с удовольствием разогнул усталую спину и вытер руки паклей. Он не отходил: хотелось видеть, как рабочий пустит машину. Пришлось все-таки осваивать кабельное производство. Рабочий повернул рубильник. Заурчали, двинулись валки.
До конца смены оставалось немного времени, и Павел тоже пошел в красный уголок. Надо было напомнить комсомольцам о воскреснике и узнать, кто пойдет в общежитие строителей.
Бригада заводских коммунистов, разбиравшаяся в УНР довольно долгое время, добилась, чтобы со строительства уволили плохих десятников, по ее сигналам горком партии через обком связался с трестом и с министерствами, и снабжение строительства лесоматериалами улучшилось. Повысились темпы работы, а вместе с ними и заработки рабочих.
Заводская партийная организация поручила комсомольцам завода шефствовать над общежитиями строителей.
О воскреснике по сбору металлолома группа Варежки уже знала. Знали комсомольцы и о том, что их группу закрепили за самым трудным — двадцатым общежитием строителей. Как всегда по четвергам, если в этот день не было цеховых собраний, комсомольцы собирались в красных уголках группами.
Даша развешивала чистые занавески. Но на месте ей не сиделось. Недавно ее сделали ответственной за порядок в красном уголке.
Михаил сбивал рамки, в которых под стеклом будут вывешиваться газеты «Правда» и «Известия». Тонкие, легкие планки казались игрушками в его огромных, узловатых, потемневших от въевшегося мазута руках. Михаил говорил густым неторопливым голосом; с тех пор как Мишка стал бригадиром — а это случилось недели три тому назад, — он не изменился ничуть, только что-то острое и насмешливое появилось в его больших добрых глазах.
Павла молодежь встретила вопросительным, хотя теперь уже вполне доброжелательным молчанием. Шурка Веснянкин нарочно замер в неловкой, смешной позе.
— Ого, как тут у вас! Работа кипит, — сказал Павел, проходя по комнате. Он сделал вид, что не замечает выходки Веснянкина. Сам не зная почему, он избегал разговаривать с этим шустрым парнишкой.
Но Веснянкин не собирался молчать.
— А как же, обязательно идет! — воскликнул он. — Мы с Мишкой Корнюхиным в честь этого… в честь этого домой сегодня вместе идем! — Шурок сказал это потому, что только что Ала Варежка поручила ему следить за учебой Миши Корнюхина — тот, поступив в школу рабочей молодежи, недавно снова бросил ее. Шурок был теперь в группе ответственным за учебу. Он собирался поговорить об этом с Михаилом по дороге домой.
