Комсомольский комитет - [3]

В прокатном цехе, где рабочие, хватая щипцами раскаленные алюминиевые слитки, подавали их в прокатные станы, среди рабочих Игорь заметил Корнюхина. Узнал его с трудом: Мишка был в комбинезоне, весь вымазанный в мазуте. Выпрямившись, он вытер лицо ладонью, но только еще больше размазал мазут, и лицо его с большими, как у негра, губами стало детским.

Мишка жил в Павловске рядом с Игорем.

— Здорово, Игорь! Ты как сюда попал? — радостно воскликнул он.

— Да ведь я теперь секретарь горкома, — вдруг почувствовав себя неловко оттого, что пришлось назвать свою такую большую должность, сказал Игорь.

Михаил подал в стан вайербарс и снова выпрямился. Большой, плечистый, он словно заслонял собою весь завод. Он глядел мимо Игоря, туда, где, выбегая из дальнего стана, бежала на середину цеха сияющая серебристая лента катанки, наматываясь там на большую, конусом, бухту. Михаил сказал нерешительно и тихо:

— Я уже давно в городе не был… А раньше я каждый день туда ездил.

— И с Ириной уже не видишься? — осторожно спросил Игорь.

— Видел как-то… Поздоровалась она со мной только…

Игорь знал, что с Ирой, полной краснощекой девушкой, Михаил несколько раз ходил то в театр, то в кино, иногда они ездили вместе за город. Если Михаил работал в первую смену, он словно нечаянно встречал Ирину, когда она возвращалась с работы. Однажды Михаил признался Игорю, что полюбил девушку.

А сейчас Михаил натянул кепку на глаза и с деланным безразличием ответил:

— Она сказала: «Не хочу видеть тебя больше. Тоска зеленая с тобой». То есть она не так сказала, но в этом роде.

— Почему?

— Вот поди ты! А я и не знаю, — рассеянно ответил Михаил. Игорь вдруг вспомнил, Михаил Корнюхин рано бросил школу и ушел в ремесленное училище. А теперь стал работать на заводе прокатчиком. Может быть, ему очень скучно живется? Игорь сам терпеть не мог, когда дни в жизни становились похожими на оторванные листки календаря. И сердцем Игорь понял Ирину.

— А ты учиться не думаешь пойти? — в упор спросил Михаила Игорь.

— В школу рабочей молодежи?

— А куда же?

— Нелегко…

Игорь вдруг почувствовал досаду, похожую на злость. Почему этот парень, большой и сильный, говорит, что ему нелегко учиться в школе!

— Нелегко! А ты думаешь, молодежи, которая сейчас на целину уехала, легко? — вспыльчиво сказал он. — Тоже не сидят там ребята, не кофе пьют. Парень ты здоровый, а на мир в щелочку смотришь. Да если ты учиться начнешь, ты же другим человеком станешь.

Игорь долго еще разговаривал с Михаилом, хотя Куренков нервничал и, несколько раз подходя к Соболеву, спрашивал:

— Скоро ты?

Уже давно работала вторая смена. Игорь устал, но все-таки продолжал знакомиться с заводом.

Павел Куренков, когда Игорь собрался идти в подсобные цехи, отозвался о секретаре из механического очень неопределенно:

— Цылева, бухгалтер. Небольшая звезда на нашем небосклоне. Небольшая в том смысле, что ничего такого из себя не представляет. Да и механический цех у нас не решающий.

— Как же не решающий? — пошутил Игорь. — А если механический станет плохо ремонтировать оборудование?

— Так-то так, — согласился Куренков. — Да комсомольцев там всего четырнадцать.

Механический цех находился в глубине заводской территории, где стояли выкрашенные сероватой краской станки: слесарные и токарные. Игорь пришел туда в обеденный перерыв.

Рабочие разошлись кто в столовую, кто на улицу, и только у стены на порожних тачках сидели девушки в низко и туго повязанных косынках, в комбинезонах и с ними черноволосый и черноглазый парнишка — он ел булку. И еще одна девушка, не в комбинезоне, а в ситцевом платье с голубым пояском, с волосами такими белыми, что напоминали собой льняную кудельку, стояла против девчат и что-то говорила, возбужденно размахивая руками. Парень, не отрываясь, смотрел ей в лицо.

Подходя к ним, Игорь услышал, как девушка с льняными волосами запальчиво сказала:

— Если комсомольца в дверь выгнали, он в окно влезет!

«Ого», — подумал Игорь и негромко сказал:

— Мне Цылеву нужно.

Девушка обернулась. У нее прекрасный цвет совсем юного открытого лица. Румяные круглые щеки. Синие и большие, точно спелые сливы, глаза вопросительно сощурились.

— Игорь Соболев, секретарь горкома комсомола.

Девушка легко и радостно представилась:

— Соня Цылева, — и заторопилась: — Знакомьтесь: Ваня Овсянников, член цехового бюро. — Она показала на паренька, который спрятал недоеденную булку. — Наши девушки…

— Да у вас тут целое совещание, — пошутил Игорь, тоже присаживаясь на одну из тачек.

— Подумайте, наших комсомольцев, вот которые учатся в вечерней школе, решили переселять в общежитие за реку, это в километре от поселка, — пожаловалась Соня. — А школа здесь. Занятия кончаются поздно, вот девчата и боятся ходить и уже решили бросить учебу.

— Еще бы не бояться! Там, за рекой, двадцатое общежитие строителей, ребята вольничают, еще подкараулят, — вмешалась другая девушка с черными, сросшимися на переносице бровями.

— В двадцатом общежитии действительно… — заметила Соня и махнула рукой.

— Что действительно? Хулиганы? — спросил Соболев с участием и веселой недоверчивостью. Тут только Соня как следует рассмотрела его. У Соболева был широкий, высокий лоб, правильные, хотя грубоватые, черты лица, мальчишеский румянец на щеках и слегка курносый нос, прямой, но тоже резкий, словно вырубленный. В суровом взгляде его молодого лица было что-то неуловимое, прямое и открытое. До сих пар он говорил резко, внушительно, словно выделял каждое слово. И Соня запальчиво сказала: