Компьютерра PDA N97 (19.02.2011-25.02.2011) - [3]

Сейчас же хочу повернуть разговор в хоть и смежную, но отвлечённую от "Леопольда" тему: московского общепита. В моем представлении - это худшее из того, что доводилось видеть. Нет, не по качеству кухни, хотя и она, конечно, звёзд не сшибает: средненько, достойненько, безлико и с неистребимым провинциальным закосом под забугорье - будь то японское или итальянское. Иначе, впрочем, на галёрке геополитической карты и быть не может. Московский общепит - худший в мире по своей оторванности от населения. Населения, в подавляющей массе не способного захаживать в кафе и рестораны не как на праздник, а повседневно, как говорится, в рабочем порядке. Как это делают в нормальных городах нормальных стран мира.

Теперь о причинах. Откуда берутся эти чудовищные оскорбительные счёта в 200-300-400 долларов(далее sky is the limit)? Можно, конечно, ссылаться на мрачное наследие лужковщины с дороговизной земли и аренды. Можно апеллировать к пережиткам мерзкого совка с презрительным прищуром его официантов и хамством белков за прилавком. Мне, однако, кажется, что это всё ерунда. Причина в другом. В тотальном отсутствии конкуренции и - как следствие - выбора. Взгляните на эти цифры:

Москва - 283 ресторана;

Мумбаи - 508 ;

Рим - 2233;

Париж - 6519;

Нью-Йорк - 7024;

Лондон - 8365;

Токио - 22818.

Информацию привожу по данным агентства Trip Advisor. Что же мы видим? Мы видим города, стоимость земли и аренды в которых, по самым скромным оценкам, уж никак не меньше, чем в Москве, однако же количество точек общепита в 10-20-30-50-70 раз больше, чем в столице РФ. Вы чувствуете разницу: 283 ресторана и 22 тысячи?! Вот из этой разницы и вытекают цены: оскорбительные в Голодном Карлике и общедоступные - в остальных местах.

Кафедра Ваннаха: Чего не узрели фантасты

Автор: Ваннах Михаил

Опубликовано 21 февраля 2011 года

Есть в литературе такой жанр - фантастика. Название его происходит от древнегреческого phantastike - искусство воображать. Исходной идейно-эстетической установкой жанра является диктат воображения над реальностью, порождающий картину "чудесного мира", противопоставленного обыденной действительности и привычным, бытовым представлениям о правдоподобии.

Фантастика - так уверяла педантичнейшая Большая Советская Энциклопедия 3-го издания - это "Одиссея" слепого Гомера; это "Смерть Артура" сэра Томаса Мэлори; это "Буря" Барда. Это Гофман и "Фауст" Гёте, наши Гоголь и Булгаков. А вот "Илиаду" тот же источник числил за реализмом, хоть по песням её и бродят олимпийские небожители - слишком уж правдива эта история о войне с её экономическими корнями и надуманными поводами, о страстях и муках человека. В "Одиссее" также немало жесточайшего реализма: чего стоит хотя бы и последовавшая за отстрелом женихов казнь служанок-коллаборационисток (прямо как Власова с компанией). Но пропорция его умеренна. "Одиссею" в старом русском переводе Жуковского неплохо предложить младшим детям, для приобщения к высотам мировой культуры. С "Илиадой" же можно и погодить.

(Если читать её в оригинале, да не "проходить" в гимназиях с университетами, а пробираться через строчки во взрослом возрасте, обложившись стопкой словарей, то вдруг осознаешь причину, почему так трогательно персонажи выклянчивали у героев тела павших близких. И причина эта покруче, чем некрофильские фильмы "для взрослых".)

И примерно в то время, когда в литературоведение вошло понятие "фантастика" - ввёл его французский критик Шарль Нодье в 1830 г. в статье "О фантастическом в литературе" - начал зарождаться и жанр фантастики научной. У истоков её стоял Эдгар По. Именно он, автор романтических "Аннабель Ли" и "Ворона", готических "...Эшера" и "...Амонтильядо". Знаете, когда на русском языке в литературе впервые прозвучала тема вычислительных машин, в том числе и режущихся в шахматы? Это было аж в 1856 году. 31 мая и 1 июня наиофициознейший "Русский инвалид" опубликовал перевод "Тысяча второй сказки Шахерезады", увидевшей свет в феврале 1845 года. Насыщенность этой фантастической истории точными описаниями истоков рек и красот пещер задает лейтмотив грядущим географическим романам Жюля Верна. Но и технологии там отведено надлежащее место. (А уж сатирическая Mellona tauta, а уж поэма в прозе "Эврика" - они могут быть сравнимы по философской глубине и насыщенности научными идеями разве что с творчеством Лема.) Потом были Верн и Уэллс, Чапек и Стейплдон. Научная фантастика занималась уже исследованием психологических и социальных последствий воздействия науки, последствий природных катастроф и медленно текущих, но неизбежных процессов.

А за океаном в фантастике выделяют "Золотой век". Период, начавшийся в 1920-е, с расцветом pulp magazines - дешёвеньких журнальчиков научной фантастики на паршивенькой древесной бумаге. Главнейшим из них был легендарный, хоть и недолговечный Amazing Stories не менее легендарного Хьюго Гернсбека. Персонажи фантастики начали бороздить просторы космоса, сначала межпланетные, а потом межзвёздные с межгалактическими. С помощью циклотронов извлекали из медных слитков внутриядерную энергию. Использовали (эксплуатировали) труд железных людей. Экспериментировали с тайнами живого. Знакомились с инопланетными существами, истребляли жукоглазых монстров...