Комплот детей - [5]

Кирилл не отвёл взгляда. Казалось, благодаря массивным плечам отец застрял на радужке его глаз и барахтался там, словно муха в стакане с водой.

— Эй, пацан… — сказал Игорь, чувствуя себя до крайности неловко. — Прекращай уже, а? Мы с твоей матерью немного повздорили, только и всего.

Он протянул руку, намереваясь потрепать ребёнка по щеке, но вместо этого что-то заставило его схватить Кирилла за запястье и грубо сжать.

— Ты делаешь ему больно, — сказала Лена.

Игорь ничего не ответил, смотря Кириллу прямо в глаза и продолжая сжимать его руку сильнее и сильнее, ожидая, что он выдернет её. Хоть вскрикнет, хоть ойкнет. Пустит слезу, как происходило во время редких стычек между поколениями, когда Игорь становился пасмурным как грозовая туча, накрывал ребёнка своей тенью, буквально вминая его в землю. Кирилл всегда плакал тихо, не позволяя ни одному звуку покинуть носоглотку; слёзы лились из глаз, как из худого крана. Сейчас он оставался безмолвным, словно тряпичная кукла.

Игорь разжал руку и ушёл, чувствуя, как краснеет сзади шея. Хотелось что-то сказать, мальчишке, его матери — да хоть слепить скабрезную шутку, которая пустит по этому бронированному стеклу трещину. Но ничего не шло на ум. Он прикрыл дверь и слушал, как Лена уговаривает Кирилла лечь ещё поспать.

Ведь пацан действительно не виноват, что отец так к нему относится. Может, он не слишком нормальный в представлении любого нормального мужика, который любит иногда за бутылкой пива засесть в гараже, полном запчастей, втулок, педалей-топталок, колёсных спиц, развешенных по стенам вроде ёлочных игрушек, рулевых выносов и склянок с машинным маслом. Но кто-то в незапамятные времена постановил, что все люди будут различаться между собой.

Впрочем, в том, что они не могут найти общий язык, есть и его, Игоря, вина.

Когда Ленка заставляла мужа брать ребёнка на работу, он редко делал это с неохотой. А там — оставлял на попечение толстой Юльки-приёмщицы или кого-нибудь из подмастерьев, которые, обыкновенно, избегали роли няньки на свой лад, выдавая ребёнку какой-нибудь из налаженных велосипедов и отправляя его на улицу. Ведь пацан уже взрослый — говорил себе Игорь — и сам сообразит что делать, если ему вдруг приспичит перенять у отца какие-нибудь навыки.

Лена с детства читала Кириллу книги, подолгу рассматривала с ним картинки на страницах. С детства Кирилл мало разговаривал, его клапан работал в обратную сторону — внутрь его извергались целые тома слов, предложений, абзацев. Читать он научился очень рано — когда стукнуло пять, Кирилл уже вовсю постигал науку стыковки букв, а «Хоббита» прочёл — Ленка говорила об этом не без гордости — в семь. Игорь был совсем не против книжной науки. Попросту говоря, он не придавал этому значения.

— Что поделать, если в книгах приключения поинтереснее, чем у папы на работе, — разводил он руками в ответ на претензии жены.

Глаза у сына всегда были на мокром месте, однако плакал он редко. Ни разу Лена или тем более Игорь не слышали от него жалоб на плохое обращение в школе. Лена знала, чем он там занимается — тем же, что и дома, и в детском саду — сидит себе тихо в уголочке (в случае со школой — за предпоследней партой у окна) и играет, стукая кубики-мысли и тихо корча самому себе рожи. Когда кто-то бесцеремонно влезал к нему в голову своими мысленными щупальцами, учитель ли, или кто из беспокойных соседей, Кирилл удостаивал его долгим задумчивым взглядом, будто раздумывая — получится ли отделаться одним-двумя словами? — и если полагал, что это так, с рассеянной улыбкой выкладывал эти слова перед собой. Пришельцу, не важно, с войной ли, с миром, оставалось только убраться восвояси.

Кирилл всегда был лучшей компанией самому себе. И этот факт в свою очередь был лучшим оправданием перед самим собой для Игоря.

Игорь буквально затылком почувствовал, как щёлкнул в комнате сына выключатель. Какое-то время спустя он услышал, как скрипнула дверная ручка, и заставил свой затылок отлипнуть от двери. Не оборачиваясь, прошёл на кухню, уже остывшую от криков. Казалось, в открытой солонке и перечнице вместо приправ горками лежит пепел. Следом вошла жена.

— Ты уйдёшь от меня теперь?

Лена налила себе апельсинового соку. Выпила, озабоченно посмотрела на часы. Пять утра. Скоро начнёт светать.

— Кириллу плохо, а тебя волнует только, приготовлю ли я тебе завтрак или прямо сейчас брошусь собирать вещи, чтобы свалить, назвав тебя скотиной?

— Не сказал бы, что ему плохо, — Игорь поморщился, провёл пальцами по лбу. — Просто немного перенервничал. С детьми такое бывает. Может, обижается на нас… на меня… не знаю.

— Откуда бы тебе знать, что бывает с детьми, — сказала Ленка, но как-то устало. Она выдохлась. Игорь почувствовал по этому поводу трусливую радость.

Обивка кресла заскрипела под его весом. Теперь он смотрел на жену снизу вверх, неловко поглаживая лысину.

— Слушай, я тебя ударил…

— Как будто это первый раз, — фыркнула Ленка.

«В твоём положении — первый раз», — подумал Игорь, но вслух не сказал ничего. Внезапно в голове завелась вертлявая мыслишка; на неё нельзя было не обращать внимания: эта женщина ведь намного сильнее его. В одном из любимых Кирюхиных миров она бы, наверное, смогла стать бравым капитаном и в одиночку вести дирижабль на северный полюс. А здесь… здесь её героизм заключается в сущей малости — в том, что она живёт со своим мужем, который далёк от идеала. Игорь изучил свои подмышки — похож я на дирижабль с каким-нибудь гордым названием, вроде «Адмирал ван дер Штольц»? По всему выходит, что нет. У него нет ни великой идеи, для которой он был построен, ни великой цели, к которой можно было бы лететь на полном ходу.