Комплот детей - [4]

Я люблю её, но не люблю его.

— Мы были молоды, и мы ошибались, — сказал он жене как-то раз. — Так бывает. Это просто ошибка. Его не должно было быть, мы должны были жить в своё удовольствие, ходить, знаешь, по вечеринкам. Съездить за границу. Пореже, в конце концов, видеть твоих родителей.

Кирюха стал их персональным железным занавесом.

— Не нужно банальностей, Игорёк, — отвечала Лена. — Если ты их так любишь, вот тебе задачка: мы могли бы вообще не сойтись.

Игорь поморгал.

— Как это не сойтись? Я тебя люблю, мышонок. И тогда уже любил. Чёрт, да я был влюблён по самые шары! Знаешь, что такое влюблённость для мужчины? Это когда я чувствовал вибрацию твоего мотора. Понимаешь, на расстоянии чувствовал, как ходят твои поршни. Я наслаждался этим, и… конечно же, мечтал рассмотреть их поближе.

— О, да ты поэт, — невесело усмехнулась она. — Но, так или иначе, Игорь, всё могло бы быть по-другому. О господи, помнишь, когда он сам решил поменять лампочку? Скажешь, что тот случай нас не слепил, как три куска пластилина, не скатал в одно? Пусть ненадолго… Мы с тобой даже матерились тогда одинаково.

Конечно, Кирюха видел, как меняет лампочки отец. И уже в пять с небольшим он хотел быть полезен. «Я помьняю», — сказал он, когда в его комнате погасла лампочка. Сказал, хотя никого из взрослых рядом не было. Мама готовила обед на кухне, папа занимался чем-то жутко интересным в туалете.

Кирюха проявил недюжинную самостоятельность, раздобыв в кладовой новую лампочку, построив шаткую конструкцию из двух стульев и табурета, по которой мог вскарабкаться на необходимую высоту. Надел свой плащ бэтмэна, чтобы потом безопасно спланировать на землю. Когда Лена и Игорь, одновременно заинтересовавшиеся тишиной в зале, появились на пороге, Кирюха как раз выкрутил старую лампочку, засунув перед этим в рот новую — чтобы не мешалась, — и каким-то образом умудрился выбить из-под собственных ног табурет. Этот табурет обрушил шаткий икеевский замок как раз в тот момент, когда родители появились в дверях, а Кирилл… Кирилл повис на люстре, зацепившись за вензеля и розочки и болтался там, демонстрируя всем желающим свои босые ступни, неспособный даже кричать, а только мычать, потому как лампа благополучно застряла во рту.

Сказать, что они тогда схватились друг за друга, чтобы не упасть, значит — не сказать ничего.

Это был хороший шанс, чтобы влюбиться в ребёнка, но Игорь только больше влюбился в его мать. Ух, какая она была, когда они спасли сына и, давясь от смеха и захлёбываясь слезами, повезли его в травмпункт, чтобы вытащить лампочку: раскрасневшаяся, с бьющейся на шее жилкой, с горящими глазами и алой царапиной на прокушенной нижней губе!

Лена, легонько взяв его за грудки рубашки, продолжала:

— А наш танцевальный вечер, помнишь? Как мы, уложив дитятко спать, захотели танцевать сальсу, но как тихо ни делали музыку, он всё равно просыпался и кричал… и снова, и снова, и, в конце концов, мы танцевали под тишину… танцевали до трёх ночи — помнишь? О, тишина казалась нам самой заводной на свете музыкой! Если бы не Кирилл, ничего этого бы не было.

Он понимал. Умом — понимал.

Игорь открыл глаза и услышал, как его зовёт Лена. Короткий глухой сон, похожий на горлышко бутылки, сделал ему ручкой. Что-то с мерзким жестяным звуком скребло на душе — ах да, это вы, воспоминания о том, что случилось полтора часа назад.

Кирилл сидел на краешке постели и смотрел в пустоту. Возле кровати горела лампа — должно быть, её зажгла жена. Она сидела рядом с сыном и гладила его по волосам, прижимая голову к своей груди. Казалось, где-то в шее мальчика есть тугая пружина, которая пытается вернуть его в вертикальное положение. Рот приоткрыт, там прячется напуганный ссорой ночной сумрак. Глаза распахнуты; на появление отца мальчик никак не отреагировал.

— Я отправил его спать.

— Я слышала, — холодно ответила жена.

— С тобой… всё нормально? — прочистив горло, спросил Игорь.

— Всё хорошо, — ответила она коротко. И прибавила, скучно, словно по привычке добавив в голос капельку яда: — Ты немного промахнулся. Мне почти не больно.

— Прости, я не хотел.

Игорь чувствовал, как колотится собственное сердце. Хотелось приложить руку к груди, пощупать, но он не стал делать этого при Ленке. Ещё сильнее хотелось погреть ладонь на животе жены, убедиться, что вспышка неосмотрительного гнева не повредила глубинные жизненные токи, но этого Лена бы тоже сейчас не оценила.

Ребёнок, что зреет в её чреве… это будет другой ребёнок, и Игорь действительно за него боялся.

Этот малыш поселился в их головах задолго до зачатия. Богатырь, вымахал аж до четверти занимаемых дневных мыслей, а когда Игорь и Лена одновременно рассказали друг другу, то не могли сдержать улыбок. Знаете, каково это — заранее знать, когда будет зачат твой будущий малыш, заранее знать, что это будет мальчик, до мелочей продумать на какой неделе он начнёт пинаться и пытаться угадать по этим не вполне осознанным движениям его характер?..

Игорь уселся перед ребёнком на корточки, загородив от него коробки с конструктором, сложенные возле двери, и монументальную стопку журналов о компьютерных играх. Простая, прямоугольная комната, треть которой занимала кровать. Болотного цвета стены, ярко-зелёная дверь, на стене у изголовья — фотообои, восстающий из скалы замок с развевающимися баннерами и множеством окошек-бойниц. В стеклянной стенке — разноцветные корешки книг вкривь и вкось, так, что единственная стоящая прямо книга, том Толкина, казалась потайной кнопкой, открывающей проход в любую страну чудес по выбору обитателя комнаты.