Комнаты страха - [11]

Бланка угрюмо уставилась на большой трехмерный экран. Моника, снова попавшая впросак, растерянно хлопала ресницами и трепетала плавничками – возможно, ее трогательная несообразительность не оттолкнет зрителей, а, наоборот, вызовет симпатию, не всем же нравятся всезнайки… Часть публики пожалеет беззащитную рыбку, на что и сделана ставка.

Бунтующая по каждому поводу совесть не мешала Бланке строить догадки насчет мотивов чужих поступков, хотя иногда ее домыслы оказывались довольно-таки циничными. Ну и что, она ведь не высказывает их вслух – а значит, не может никого обидеть.

Жизнерадостный хруст новой порции букетиков, сдавленные вопли и гогот в углу, остроты, подначки и недобрые комментарии ската с зеркальными зубами, запах, как в автоматизированной забегаловке, где перекусывают на скорую руку, – все это Бланке надоело. Она вышла из зала, спустилась в украшенном алыми сердечками лифте на первый этаж, в оккупированный магазинчиками и кафетериями вестибюль, но вместо того чтобы повернуть к эскалатору, ведущему в подземку, направилась к замысловатому блестящему объекту у дальней стены – нечто непонятное, более всего напоминающее абстрактную кинетическую скульптуру.

На самом деле это была всего-навсего входная дверь. Когда Бланка приблизилась, там раскрылась лепестковая диафрагма, а сбоку, на табло, появились цифры – температура воздуха (по Цельсию, по Кельвину, по незийской, по гинтийской, по шиайтианской шкале), скорость ветра, атмосферное давление, влажность. Скользнув по ним незаинтересованным взглядом, Бланка шагнула вперед.

Снаружи было холодно и ветрено. Засунув руки в карманы просторной «пилотской» куртки, она побрела по аллее мимо облетевших берез, завезенных с Земли.

Мегареал смахивал на нечеловеческий город. Циклопические белые здания, в каждом заключен самодостаточный мирок, живущий по своим собственным законам. Высятся они на изрядном расстоянии друг от друга, как будто не терпят близкого соседства себе подобных, а между ними пространство ничье – слякотные неухоженные аллейки, залысины глинистых пустырей, заросли побуревшего кустарника, дальше виднеется чуть ли не болотце с кочками и камышами. Все это в осенних желто-коричневых тонах – по календарю уже наступила зима, но Мегареал находится в субтропических широтах, снег тут подолгу не лежит, и вместо полноценной зимы тянется и тянется бесконечная осень.

Какая бы кипучая жизнь ни бурлила внутри здешних зачарованных замков – за толстыми стенами, при искусственном освещении, – снаружи не видно никаких ее признаков. Место выглядит запущенным, по-осеннему печальным и почти необитаемым, если не обращать внимания на птиц и редких пешеходов. В пасмурном небе время от времени мелькают аэрокары, но в основном транспорт здесь подземный. Полное впечатление, что тебя занесло на край света, а раскиданные по равнине рукотворные громады – всего-навсего реликты давно исчезнувшей цивилизации.

Поддавшись этому настроению, Бланка совсем загрустила. Ноги сами понесли ее к болотцу – посмотреть вблизи на камыши.

Под ногами чавкала грязь и шуршала облетевшая коричневая листва, хрупали вялые стебли. Потом послышались голоса: звонкий и пронзительный девичий, мягкий и хорошо поставленный мужской, второй показался ей знакомым.

Обогнув голый раскидистый куст, на котором кое-где висели расклеванные птицами ягоды, напоминавшие желтую малину, Бланка увидела людей.

Девушка с пышной гривой иссиня-черных волос, в «ртутной» куртке, агрессивно сверкающей посреди подернутого коричневатой пленкой осеннего пейзажа, держала в миниатюрной смуглой лапке флягу темного стекла. Пахло коньяком. У мужчины волосы тоже были черные, но гладкие и вдобавок с изумрудным отливом – вероятно, подкрашенные. Горло укутано шарфом брусничного цвета. Бледная впалая щека без следа щетины, скула резко очерчена.

Бланка, хотя и видела его в четверть оборота, узнала Генри, пассажира с «Амстердама». На протяжении всего путешествия с Земли на Землю-Парк он за ней ухаживал, однако остался ни с чем, о чем Бланка уже успела пожалеть.

Вообще-то, сексуальный опыт у нее был довольно обширный, но сомнительной ценности, и все это не имело ничего общего с удовольствием. Ее без конца осаждали те, кому в этих делах не везло: одни нудно и обстоятельно рассказывали о своих неприятностях, другие плели фантастические небылицы, третьи таскались за ней молча и смотрели такими жалкими глазами, что душа переворачивалась, а сводилось все к тому, что Бланка обязательно должна переспать с очередным претендентом, иначе он впадет в депрессию, выбросится из окна, завалит экзамены, разуверится в женской доброте, и т. д., и т. п. Иногда она улавливала фальшь и понимала, что над ней, скорее всего, смеются, но отказать все равно не могла – а вдруг ей померещилось и на самом деле это очень серьезно?

Бывало, что у нее заводилось по два-три любовника одновременно. При такой жизни Бланка вполне могла бы стать шлюхой самого последнего разбора, но ей не позволили. Всякий раз вмешивалась некая незримая сила, и страждущие кавалеры куда-то исчезали – или не то чтобы совсем исчезали, но переставали ее донимать. За этим обычно следовал перевод в другую школу (она сменила таким образом больше десятка школ), иногда – переезд в другой город. Однако на новом месте вскоре повторялась та же история, и тогда опять приходила в движение закулисная сила.