Комната в башне - [38]

— Скажу, что я лишь чудом не стала жертвой покушения. Покушения на убийство.

— Да как вы смеете!

Из горла Веннера вырвался уже не грозный бас, а какое-то жалкое бульканье, глаза налились кровью, однако в них без труда можно было разглядеть не только злобу, но и страх. Это придало мне уверенности.

— Тарквин устроил на лестнице ловушку. Он ночью выманил меня из комнаты своими хитроумными действиями и натянул над ступеньками леску.

Еще не договорив последнюю фразу до конца, я почувствовала, как липкий, ползучий страх опять сдавливает горло, парализует волю. Голова закружилась, я чуть не сползла с кресла, но тут же поняла причину своей внезапной слабости, и сразу стало легче.

В это время Тарквин наверняка обнаружил, что его тайна разгадана, и, снедаемый бессильной злобой, направил на меня заряд своей разрушительной энергии. Только собрав всю силу воли, мне удалось отразить эту атаку, перевести дыхание и смело взглянуть в глаза Веннеру.

— Кто будет слушать ваш горячечный бред? — с издевкой спросил хозяин. — Вы же просто сумасшедшая! Страдаете кошмарами, вылезаете в кромешной тьме на лестницу…

Я попыталась возразить, но в голову ничего не приходило.

— Скажете, у вас был нервный срыв? Мы называем это по-другому! Кому, вы думаете, поверят в полиции? Мы — честные люди, прожили здесь всю жизнь, ни в чем плохом не замечены. Мы не какие-нибудь там заезжие иностранцы с сомнительной репутацией!

— Разумеется, поверят только мне. Особенно если увидят микрофон, подслушивающее устройство и адресованные мне письма…

— Что за чушь! Какие письма?

— Мне очень жаль, но вашего сына уже давно должен был бы обследовать психиатр.

— Уж не считаете ли вы Тарквина сумасшедшим? — Веннер выпучил глаза.

— Мальчик умен, талантлив, этого у него не отнимешь. И все-таки душа его серьезно больна.

— Как у вас только наглости хватает утверждать такое?! Вы недостойны даже находиться рядом с этим гением, вам никогда не дано его понять, безнадежная тупица. Надо было мне внимательнее прислушаться к тому, что говорил Тарквин. Он-то давно вывел вас на чистую воду, понял, что ваших сумасшедших выходок надо опасаться. Лучше бы вы утонули тогда в болоте и избавили наш дом от своего присутствия…

Веннер поднялся с кресла и двинулся ко мне, готовый лопнуть от ярости, угрожающе размахивая руками. Из разинутого рта с хрипом вырывалось дыхание. Меня обдало перегаром.

Страха не было, осталось лишь отвращение. В этом доме некому прийти мне на помощь. Разве что Мэри, но она, похоже, истратила весь запас своего мужества и теперь безучастно застыла у окна…

— Папа! — раздался за моей спиной высокий решительный голос, и Веннер послушно обернулся, не дойдя до меня каких-нибудь двух шагов.

На пороге, холодно и надменно улыбаясь, стоял Тарквин. В руке он держал… Гварнери.

Как же я не догадалась в такой критический момент, что спасать нужно прежде всего скрипку! Но было уже поздно.

— Вы имеете честь лицезреть великого музыканта со знаменитым инструментом! — с издевкой произнес Тарквин. — Но что же в этой скрипочке такого особенного? Подумаешь, дерево, клей да кошачьи кишки. Сущая безделица. Ведь музыка скрывается не в этой старой деревяшке, а в душе человека, не правда ли, дорогая мисс Оршад?

Он, гримасничая, подергал пальцем струны. Звук получился отвратительный, режущий слух и оскорбляющий достоинство Гварнери. Это выглядело, как издевательство над живым, хрупким и беспомощным существом.

— Как же вы кичились обладанием этой ценной вещью, мисс Оршад! Несчастная, вы наивно полагали, что она возвышает вас в глазах окружающих. Но я быстро разгадал ваши честолюбивые планы. Вы — ничтожество, и никакие уловки не помогут это скрыть…

Я не верила своим глазам. Когда-то — Боже, как это было давно! — Тарквин казался всего лишь милым, талантливым, не по годам рассудительным ребенком. Затем, в один далеко не прекрасный день, он предстал в облике безжалостного циничного тирана, держащего в страхе всю семью, — но и это оказалось не более чем очередная маска. Теперь же передо мной стоял психически больной, измученный взрослый человек — бледный, как полотно, с лихорадочным блеском в глазах и срывающимся высоким голосом. Настанет ли конец этой страшной череде превращений?

— Вы все-таки решились сыграть на этой скрипке, — продолжал Тарквин, — и из кожи вон лезли, чтобы доказать, что превосходите меня в игре. Напрасный труд! В погоне за доказательствами собственного величия вы так и не сумели разглядеть величие истинное, а ведь оно было так близко… Смотрите же, что я думаю о вас и вашей обожаемой скрипочке. Может быть, хоть это вас чему-нибудь научит.

Он еще раз победно повертел Гварнери в руках, показывая со всех сторон, и переломил о колено. В комнате повис жалобный звук лопнувшей струны. Это был предсмертный стон.

Вне себя от ужаса и ярости я вскочила, бросилась к Тарквину и, наверное, задушила бы его на месте, если бы Веннер сильной рукой не толкнул меня обратно в кресло.

Тем временем маленький оборотень швырнул сломанную, умирающую скрипку на пол у камина и принялся топтать ее ногами. Не в силах больше двинуться с места, как парализованная, я смотрела на его совершенно белое, без кровинки лицо, кривую злорадную усмешку и силилась понять, чего же здесь все-таки больше — жестокости или безумия. Садистское удовольствие, доставляемое гибелью беззащитного, почти живого существа, было поистине ужасно. Не тот же ли животный восторг испытывали древние завоеватели, глядя на горящие, превращающиеся у них на глазах в руины некогда величественные города?