Была глубокая ночь, когда меня разбудил долгий, исполненный скорби, тяжелый вздох. Не смея шевельнуться и едва дыша, я притаилась в постели, прислушиваясь в ожидании, что звук повторится, и моля Бога, чтобы этого не произошло. Ибо мне показалось, что я услышала стон страдающей в муках грешной души.
Но ночная тишина нарушалась лишь мерным гулом двигателя парохода, неспешно идущего на юг. Однако еще долго я не могла избавиться от тревоги. Тяжелый этот вздох напомнил мне о пережитых страданиях, о трагедиях, навсегда оставшихся в моей памяти.
Теперь страшные годы гражданской войны были позади, и мне так хотелось вновь стать веселой и беззаботной, не ведающей тревог – как и подобает счастливой молодой жене. Три года назад девятнадцатилетней девочкой я стала сестрой милосердия в одном из военных госпиталей Филадельфии. Скоро в моей жизни не осталось места ничему, кроме ухода за больными и ранеными, и случались минуты, когда я с трудом находила в себе мужество снова войти в палату – груз, который я взяла на свои плечи, казался слишком тяжелым.
Однако судьбе было угодно, чтобы именно в этой обители боли и страдания я встретила свое счастье – моего будущего мужа, в те дни полковника армии конфедератов. Поистине удивительно, что в столь страшном месте может родиться любовь, – но так случилось.
Этот вздох – как удивительно был он похож на стон раненого бойца! Передо мной возникли белые стены армейского госпиталя. Должно быть, я вновь забылась сном: меня часто посещали сновидения, бередящие душу. Я обернулась к мужу, надеясь найти покой в его объятиях… и обнаружила, что его нет рядом.
– Тео, – тихо позвала я, – Тео, ты здесь?
Ответом мне было молчание. Я приподнялась, оглядываясь вокруг, и только тогда вспомнила, что нахожусь на колесном пароходе, идущем вниз по Миссисипи. Вспомнила и то, что Тео, перед тем как я отправилась в каюту, сказал, что хочет немного прогуляться по палубе.
Но, должно быть, прошло довольно много времени, а он все не возвращался. Я поднялась с постели, поспешно накинула халат поверх ночной рубашки, нащупала ногами мягкие тапочки; затем дрожащими руками зажгла ночник в изголовье кровати. Каюта озарилась желтоватым светом. Кроме меня, здесь действительно никого не было, но решетчатая дверь, ведущая на веранду, была приоткрыта.
Тео сидел в плетеном кресле, сгорбившись и закрыв руками лицо. Его поза была исполнена столь глубокого отчаяния, что я замерла, не решаясь подойти к нему ближе. Он даже не заметил, что в каюте зажегся свет.
Я чувствовала, что его мучает что-то, какое-то давнее несчастье, которое он не в силах забыть. И кому, как не мне, следовало разделить с Тео его боль.
Я вышла на веранду, опустилась перед ним на колени и бережно тронула рукой густые черные волосы.
– Что с тобой, милый? Что не дает тебе заснуть? – спросила я встревожено. – Ты плачешь? Что случилось, скажи мне?
Он поднял голову, и на его лице я увидела печать такого невыразимого страдания, что у меня сжалось сердце. Привыкнув видеть муки телесные, я почти забыла, сколь страшно, когда человек терзаем муками душевными.
– Я твоя жена, Тео, – сказала я, – и это значит, что не только радости, но и горести у нас общие. Мы не должны таиться друг от друга, иначе нашему браку не быть счастливым. Что бы это ни было, расскажи мне. Я так тебя люблю, что даже самое страшное признание не изменит моего отношения к тебе.
Он нежно взял меня за плечи. Я положила голову ему на колени.
– Ах, Нэнси, Нэнси! Какой же я глупец! – воскликнул он. – Что же я делаю с тобой!
Я ласково посмотрела на него снизу вверх – словно верный пес – и ответила:
– Не терзай себя. Благодаря тебе я стала самой счастливой женщиной на свете.
– Что ж, тогда позволь мне пока этим ограничиться и не мучить тебя моими проблемами. Со временем ты все узнаешь. Но пока придется запастись терпением и мириться со мной – таким как есть.
– Я буду ждать, сколько понадобится. Главное для меня – знать, что ты не разочаровался в нашем союзе.
Он поднял мою голову и с улыбкой заглянул в глаза.
– Помни – я поклялся любить тебя до гроба. Клятва офицера армии южан – не пустой звук, мадам. А вот мне интересно было бы знать, можно ли верить любви женщины-янки к офицеру из вражеского стана.
В его голосе послышались наконец привычные для меня шутливые нотки. Я была бесконечно благодарна Тео за то, что он сумел побороть мучившую его боль, дабы не омрачить мне радости медового месяца. Я поняла и другое: черные раздумья, рвущие его душу, не в силах разрушить наше счастье – иначе Тео поделился бы ими немедленно. Шутливый его настрой вмиг передался мне, и я лукаво заметила:
– Ты достался мне в качестве военного трофея. Уверяю тебя, мы – единственная чета янки и конфедерата, которая может похвастаться тем, что их союз был не только благословлен высокими чинами армии Северных Штатов, но и тем, что сии уважаемые джентльмены почтили своим присутствием свадебную церемонию. Как же ты не понимаешь, любимый мой, что с того дня, как тебя, раненого, взяли в плен, у тебя больше нет врагов! Если бы это не противоречило устоявшимся воинским традициям, тебя, несомненно, наградили бы нашей медалью за доблесть. Рискуя собой, ты спас множество жизней, и неизвестно, чьих больше – конфедератов или янки.
