Комната страха - [14]

Этот неприятный, но короткий инцидент ничуть Еву не задержал. Он лишь оставил досадное чувство, что она кого-то обманула или подвела.

Вся ее жизнь, казалось, летела под откос. Неумолимое движение чего-то огромного и страшного увлекло ее за собой и потащило в неизмеримые глубины холодного, мрачного и чужого мира. Ева чувствовала, что лишилась опоры, что земля, как палуба накренившегося корабля, ускользает из-под ног и что ничто уже не будет таким, как прежняя жизнь, – корабль не выправится, а перевернется и уйдет в пучину. Покорно принимая, как истинная фаталистка, перемены, даже чересчур похожие на катастрофу, Ева только обреченно изумлялась, как это все так одновременно – и с Домом, и с родными…

Подойдя к зеркальной стене лифта, она посмотрела на себя. Зрелище скорее удручало. На нее смотрела Ева, чуть более взъерошенная, чем обычно, с потерянными глазами и напряженной, горестной складкой у губ. Отраженная теплой бронзой девушка стремительно и плавно падала с неба в золотистых облаках в темное ущелье улицы. Поток людей подхватил ее и понес в сторону дома. Ее потерянное лицо напоминало лепесток на черной мокрой ветке.

Глава 9 Марфа просит

До встречи с Марфой было еще около двух часов. Можно было бы ознакомиться с документами и поработать, но Ева слишком живо помнила, как выглядел ее Кабинет в том кошмаре, и страшилась убедиться, что там ничего не изменилось к лучшему. Отпуск она взяла по этой же причине. Ее терзала мучительная мысль, что больше никогда уже она не сможет видеть людей через их почерк. Все аналитические способности, знания и профессиональные навыки остались при ней. Но больше никогда не листать ей документы как фотоальбомы, не беседовать с портретами людей – а без этого стоит ли ей заниматься прежним делом вообще?

Размышляя над тем, как ей теперь жить дальше, Ева прослонялась по своей квартире, каждый раз упираясь лбом в отчаяние как в стену, не заметив, как подошло время для назначенной встречи с Марфой. Непривычно рассеянная, она брела по городу, прокручивая в голове варианты далеко не радужных перспектив.

Ева вспомнила, как однажды, сломав ногу, испытывая страшную боль, она пыталась рационально объяснить ее, уложить как-то в голове это незнакомое состояние. Тогда, преодолевая тошноту и головокружение, ей все же удалось подавить приступ панического ужаса, восстановить дыхание и отделить боль от остального тела, оставив ей на съедение только разбитое колено. Все когда-нибудь заканчивается, и плохое, и хорошее. Все, что можно пережить, она переживет. А если пережить невозможно – что ж, значит, жить она уже не будет. «Если человек не хочет чего знать – то этого и не существует. А если хочет знать – то оно существует», – вспомнила Ева Сфинкса с Эдипом.

Ева попыталась посмотреть на себя со стороны, это всегда помогало ей избегать глупостей и пошлостей. Быть глупой и пошлой она боялась больше всего на свете… Больше боли. Больше смерти, которая как таковая для нее не существовала. Путем логических выкладок Ева давно уж установила, что, поскольку жизнь и смерть не совместимы, значит, пока она жива – смерти нет, а когда умрет, уже и не будет.

Философствуя, она дошла кружным путем до кафе, в котором должна была встретиться с сестрой. Приготовилась ждать (та имела обыкновение везде и всюду опаздывать). Но, когда Ева уже толкала тяжелые стеклянные двери, ее радостно окликнули. Обернувшись, она увидела Марфу рядом с Алексом, ее мужем, у которого на руках с чувством собственного достоинства восседала Коко.

Тяжело вздохнув, Ева соорудила приветливое лицо и подошла к ним.

– Здорово, сестренка! – кинулась на шею Марфа. – Сейчас Алекс пойдет дальше Коко выгуливать, – пояснила она Еве и, обращаясь уже к мужу: – Только недолго, не забудь, скоро восемь, ей пора уже давать. Покорми ее перед этим, – строго инструктировала Марфа.

Алекс выслушал жену («Какое странное сочетание, – подумала Ева. – Марфа, и вдруг жена!»), нежно обхватив одной ладонью крохотную спинку дочери. Он, прищурившись, взирал на свою маленькую жену, которая, как фейерверк, искрилась заботой и нескрываемой любовью. Все втроем так гармонично сочетались, что, словно части головоломки, складывались в цельную, живую картинку.

– Ну ладно, идите уже! – благословила Марфа своих и потащила кузину в кафе. – Не знаю, радоваться или грустить, что теперь у Алекса много работы. Хорошо, конечно, когда есть деньги. Но мы его почти не видим.

Заняв столик подальше от посторонних глаз, в полутемном зале кафе, сестры для начала поболтали о всяких пустяках. Даже Марфа чувствовала себя несколько скованно и, что было для нее редкостью, не всегда находила тему для разговора. Наконец повисло тягостное молчание, гладкое атласное полотно, подсвеченное с изнанки негромкой музыкой и ровным гулом публики, набившейся в кафе.

– Съездила я в дом, – неловко приступила Ева. – Ты совсем ничего не можешь мне прояснить? Ну, там, рассказать о себе, например.

– А вы обо мне говорили? – подняла бровь Марфа.

– Мне показалось, что у тебя проблемы.

– И большие. Коко серьезно больна. Я не говорила тебе, прости, – Марфа виновато покосилась на Еву– Следствие преждевременных родов после аварии. Тот ублюдок даже не остановился, так и поехал дальше. – Марфа стукнула по столу кулаком так, что чашки задребезжали. – Самое страшное, что болезнь сопровождается эпилептическими припадками. Сначала они повторялись редко, но частота все увеличивается. Это разрушает Коко. Ты не представляешь, каково это, когда у тебя на руках твой ребенок в конвульсиях умирает от боли… Неизлечимо. Вот так, – Марфа вздохнула. – Все из-за той проклятой машины. И это на следующий день после того, что случилось с Лени, – как тут не поверить в цыганское проклятье?