Комната Джованни - [27]

– Но она твоя любовница? – спросил Джованни.

– Да.

– Она все еще твоя любовница?

Я удивленно посмотрел на него и сказал:

– Конечно.

– Так, – продолжал Джованни, – вот я и не понимаю, почему ты в Париже, а она мотается по Испании?

И тут он спохватился:

– А сколько ей лет?

– На два года моложе меня, – сказал я, не спуская с него глаз, – А какая разница?

– Она замужем, в смысле, муж у нее какой-нибудь есть?

Я рассмеялся. Он рассмеялся тоже.

– Ясно, нет.

– Я просто думал, что она намного старше тебя, – сказал он, – что у нее есть где-то муж, от которого ей иногда приходится уезжать, чтобы проваландаться с тобой. Вот это было бы здорово! Такие женщины иногда страшно заняты и, как правило, у них водятся деньжата. Вот если бы такая женщина поехала в Испанию, она, наверняка, привезла бы тебе потрясающий подарок. А молоденькая девушка, которая одна болтается в чужой стране, – это не по мне. Я бы на твоем месте нашел другую любовницу.

Мне это показалось более чем забавным, и я не смог удержаться от смеха.

– А у тебя есть любовница? – спросил я его.

– Сейчас нет, – ответил он, – но, вполне вероятно, когда-нибудь снова появится. Он насупил брови, но улыбнулся. – И потом, теперь я не очень-то увлекаюсь женщинами, даже не знаю, почему, а было время… Может, я еще к этому вернусь.

Он пожал плечами.

– Может, все потому, что с женщинами не оберешься хлопот, а в теперешнем положении они мне ни к чему. Et puis…[83] Он осекся.

Я хотел сказать, что, по-моему, он нашел довольно странный способ избавиться от этих хлопот, но, помолчав, осторожно заметил:

– Ты, кажется, не очень высокого мнения о женщинах?

– Женщины! О них, слава Богу, нет никакой нужды иметь мнение. Женщины вроде омута. Затягивают тебя, а потом предательски бросают, и потом сам знаешь, они, как омут, бывают бездонными, а бывает – омут с виду, а на самом деле – мелкий брод. И грязными они тоже бывают.

Джованни замолчал.

– Ты, наверное, прав. Я, действительно, их не очень люблю. Конечно, это мне не мешало спать со многими и любить то одну, то другую, но обычно в этой любви участвовало только мое тело.

– Но от этого чувствуешь себя очень одиноко, – сказал я неожиданно для самого себя.

Джованни от меня тоже такого не ожидал. Он посмотрел на меня и легонько потрепал меня по щеке.

– Конечно, – сказал он и добавил, – когда я говорю о женщинах, то вовсе не хочу быть méchant.[84] Я очень уважаю внутренний мир женщин, их напряженную духовную жизнь, этим они очень отличаются от мужчин.

– Женщинам вряд ли понравилось бы это твое замечание, – сказал я.

– Брось ты, – ответил Джованни, – эти непонятные женщины носятся со своими дурацкими идеями и думают, что у них мужской интеллект. Quelle rigolade![85] Их надо избить до полусмерти, тогда до них дойдет, кто правит этим миром.

– А твоим любовницам нравилось, когда их лупили до полусмерти? – рассмеялся я.

– Уж не знаю, нравилось ли, – улыбнулся Джованни, – только из-за этого они меня не бросали.

Мы оба расхохотались.

– Во всяком случае они не были похожи на твою ненормальную девчонку, которая болтается по Испании и шлет открытки в Париж. Что она себе думает? Нужен ты ей или, может, не нужен?

– Она и уехала в Испанию, чтобы в этом разобраться.

У Джованни округлились глаза, и он сильно разошелся.

– В Испанию? Почему не в Китай? Что же она спит подряд со всеми испанцами и сравнивает их с тобой?

Разговор этот мне поднадоел.

– Неужели ты не понимаешь, – сказал я, – она очень умная и сложная девушка, поэтому и решила уехать от меня и подумать.

– Да над чем тут раздумывать? Дуреха она, дуреха и есть. Никак не может взять в толк, к кому лечь в постель. Хочет деньги получить и невинность не потерять?

– Будь она сейчас в Париже, – резко оборвал я его, – я бы не смог быть с тобой в этой комнате.

– Жить бы ты, наверное, не смог, – примирительно сказал он, – но видеться нам никто бы не помешал. Почему бы нам не видеться?

– Почему? А вдруг бы она узнала?

– Узнала? Что узнала?

– Брось прикидываться, – сказал я, – будто не понимаешь, о чем я говорю.

Джованни очень спокойно посмотрел на меня.

– Нет, эта твоя девчонка и вправду ненормальная. Что же, она станет ходить за тобой по пятам или, может, сыщиков наймет, чтобы спали под нашей кроватью. Ей-то какое дело?

– С тобой нельзя серьезно разговаривать, – сказал я.

– Можно, – отрезал он, – я всегда серьезно разговариваю. А вот ты – какой-то непонятный человек.

Он сокрушенно вздохнул, налил в чашку кофе и взял бутылку коньяка, стоящую на полу.

– Chez toi[86] всегда все получается чересчур сложно и с надрывом, как в английских детективах. Только и твердишь: «узнать», «узнать», как соучастники какого-то преступления. На самом-то деле это не так.

И он налил себе коньяка.

– Просто Хелла была бы страшно расстроена, если бы она обо всем узнала. Люди говорят об… о таких отношениях очень грубо и цинично.

Я замолчал. По лицу Джованни было ясно, что мои доводы прозвучали жалко.

– Кроме того, у нас в Америке это считается преступлением, в конце концов, я вырос там, а не здесь, – добавил я в свое оправдание.

– Если тебя пугают грубые и циничные слова, – сказал Джованни, – то я, право, не знаю, как тебе удалось дожить до двадцати восьми лет. Люди напичканы грубостями и пошлостями. Они не употребляют их (большинство, во всяком случае) только когда рассказывают о чем-то на самом деле грубом и пошлом…