Коммунизм - [47]

Беспокоило и то, что никто из Звёздочки со мной не связывался. Собственно говоря, в этом не было ничего удивительного, мы неделями могли не выходить на связь, но сейчас мне казалось, что кто-то обязательно должен был позвонить и поинтересоваться, что произошло с Гарибальди, почему от него нет никаких вестей.

Я было и сам хотел звякнуть Кислой, но в последний момент почему-то передумал. Что, вот так звонить и отчитываться перед ней, что Гарибальди сгорел, а я здесь не при чём? Жаловаться, попросту говоря? Просить понимания и сострадания? Намекать на то, что хочу уткнуться ей в сиськи, забыться и почувствовать себя маленьким мальчиком? Нет уж, пережду.

Но на четвёртый день шевеление пошло. И было оно странноватым. Ко мне припёрся Пятачок. Прямо так, без предварительного звонка. Я даже и не вспомнил, приходил ли он так ко мне домой когда-нибудь раньше? Если только в пьяном загуле, а средь бела дня… вряд ли. Он был мил, по обыкновению дружелюбен, но как-то подчёркнуто необязателен и рассеян.

— Ну чё, как оно? — уселся он в шаткое кресло, что стояло в углу. — Жизнь молодая и всё такое.

— Да какая жизнь молодая! — попытался я не показать виду, что выбранная им манера держать себя мне неприятна. — Это у тебя она молодая, а у меня — так, почти пенсионерская.

— Ну не старь уж себя, не старь, — он так же коряво, с блуждающей и неестественной улыбкой на устах продолжал запускать в разговор бестолковые фразы. — Нечего грустить, вся жизнь впереди. Будет и на нашей улице большой коммунистический праздник.

Мы посидели.

— Чего смотришь? — кивнул он на потухший экран ноутбука.

— Так, разное.

— А-а. Я какой-то фильм недавно видел, финский что ли, про Великую Октябрьскую революцию. Не смотрел? Ничё кино. И с художественной точки зрения, и с исторической. С пониманием революционной необходимости сделан, даже удивительно. Как-то пропускают такое кино.

— Надо посмотреть. Как называется?

— Да не помню. Ты поищи в инете, сразу поймёшь, что это он. Производства Финляндии, выпущен в прошлом году, Ленин там всё время в кадре. Знаешь, прилично его актёр играет. Надо бы запомнить имя. Финнов трудно запомнить, язык сломаешь.

— Ну да.

Снова посидели.

— Чего там про Антона слышно? — задал наконец Боря главный вопрос, ради которого он, собственно, ко мне и явился. — Куда пропал, где время проводит?

— Антон погиб.

— Погиб? Ты серьёзно?

— Абсолютно.

Я рассказал ему, ничего не утаивая, обо всём, что произошло на квартире у Костикова. Ну, может, кое-какие детали сгладил. Борис изобразил сильное душевное переживание.

— А я Никите звонил на днях: говорит, уехал в командировку. На Урал куда-то. Два слова вякнул и отрубился. Я ещё подумал, чего это он такой… Слушай-ка, ну а что же ты нас не собрал, не сообщил об этом? Мы же не в зуб ногой. Да и руководство надо проинформировать.

— В руководстве я только одного человека знаю, и у меня с ним серьёзно испортились отношения. Да и не вполне он руководство. Не хочу с ним связываться. Ну, а вы… Сообщил бы рано или поздно. Я не хотел волну поднимать, пафос весь этот. Сам ещё не отошёл от случившегося, не в лучшем психологическом состоянии нахожусь. К тому же, ты наверняка знаешь, что деятельность нашей Звёздочки заморожена. Собирать всех — как-то не того уже.

— Да, знаю, — горестно кивнул он. — Козлы! Вот и делай для них революцию.

— Тебе Антон успел рассказать?

— Да, Антон, — чуть замешкавшись, ответил Пятачок. — Звонил мне, предупредил.

Я поднялся с кровати.

— У меня выпивон какой-то был в холодильнике. Давай помянем брата.

— Блин, идти уж пора… Хотя ладно, помянем. Давай, давай.

Я сходил на кухню, захватил недопитую старшими членами семьи бутылку какого-то пойла, взял два стакана. По пути кивнул выглядывавшей из зала матери: мол, друг пришёл, выпьем чуть-чуть. Она замахала рукой: ладно, ладно. Перед дверью в комнату остановился и прислушался: не звонил ли Пятачок кому? Вроде нет.

— За Гарибальди! — понял я стакан с мутной жидкостью. — Он был выдающимся революционером.

— Это точно! — отозвался Борис. — Пусть земля ему будет пухом.

Он долго морщился, занюхивая вино рукавом, а потом быстро засобирался.

— Интервью горит, — одевал у порога обувь. — Две недели человека вызванивал. Вроде договорились, но до конца не уверен. Начальничек средней руки, но весь из себя. Хуже нет, чем с такими интервью делать.

— Удачи! — пожелал я ему напоследок.

Два дня после визита Пятачка снова продолжалось вязкое затишье. Чего же оно такое вязкое, тоскливо удивлялся я этому гадкому ощущению? Что за тревога опустилась на плечи, чёрт её подери?

А потом вдруг позвонила Кислая.

— Виталя, — взволнованная, неспокойная, — меня эти мудаки достали уже. Ты можешь с ними разобраться?

— В чём дело?

— Да эти, которых ты сектантами называл. Из Советской Церкви. Я им чётко сказала, что больше к ним не приду. Всё, амба. А они звонить мне продолжают, угрожать вот начали.

— Угрожать? Да ладно. Там одни божьи одуванчики.

— Я серьёзно. Ну, как угрожать… Голову отрезать не грозились, но отпускать не хотят. «Ты наша». Прикинь! Дядя Коля этот особенно, козёл хренов. Он же мне намёки разные делал, я уж тебе не говорила, чтобы не злить. Давай сходим к ним сегодня, а? Поговоришь, втолкуешь, что да как.