Коммунисты - [599]

Шахтеры подошли поближе и слушали Армана. Гаспар подтолкнул его локтем — осторожней, мол… Арман поглядел на стоящих вокруг него людей, на их суровые лица, заострившиеся черты, морщины, проложенные тяжелой жизнью… И улыбнулся. Он чувствовал себя в безопасности. Верил этим людям. Да, характер войны изменился. Теперь нужно только, чтобы люди прониклись тем энтузиазмом, которого требует новая война, та, что начинается. Наша война. Народная.

* * *

Характер войны изменился.

В этот день англичане вернулись в Луазон-су-Ланс. Вернулись по воздуху. И вот те же самые дома сначала бомбят одни, потом бомбят другие… Такие налеты действительно необходимы, чтобы отвлечь удар от Дюнкерка, облегчить эвакуацию французов. А также раненых англичан, которых эвакуируют после здоровых людей.

У Нестора прекрасный погреб, и потом, они уже начали привыкать к бомбежкам. Но дамы, жившие по-соседству, боялись оставаться одни у себя наверху. Нестор помог снести больную на матраце в их погреб. Однако через минуту явилась ее старушка-родственница: дамы умоляли разобрать между обоими погребами стенку, чтобы там был свободный проход, на всякий случай, если придется позвать на помощь, а может, и вытащить наверх. Надо правду сказать, даме, видно, недолго осталось жить, иссохла вся как скелет, пожелтела, бедняжка, да вообще лучше обо всем этом и не говорить. Что ж, раз так им спокойней, пожалуйста, разберу! Может, от бомбежек, может, от страха, но только вид у больной действительно совсем неважный… Когда вечером выносили ее из погреба, Нестор понял, что она кончается. Ночью она умерла.

Ну, ладно, родственница ее обрядит, Шарлотта, конечно, тоже поможет. Но надо позаботиться о похоронах, а сейчас, как это сейчас устроить? Ах, господин Нестор, я буду вам так признательна… Да что вы, помилуйте. И пришлось Нестору отправиться к священнику, который от удивления буквально слова сказать не мог. Подумать только, Платьо, безбожник, красный! — Значит, господин Платьо, вы явились ко мне по поводу церковного погребения?

— Ясно, церковного, чтобы все было как положено, господин кюре, — ответил наш Платьо, а про себя подумал: тогда — монашки, сейчас — панихиды… так я в жизни от попов не отвяжусь!

— Скажите, эта бедная дама получила хотя бы отпущение грехов?

— Уж не знаю, чего она там получила, — ответил Нестор, — надо ее похоронить — вот что я знаю!

Он только что вернулся из Ланса, куда ему пришлось бежать бегом. Вернее, из Авиона, после встречи у терриконов. Барбетта живо справилась с поручением. Явилось четверо мужчин и сама Барбетта. Решили выпускать газету. Самое важное сейчас — добыть ротатор, принадлежавший партийной организации. Ротатор спрятали еще в сентябре, зарыли в саду одного мобилизованного, и все никак не удавалось застать его жену дома — очень она далеко работала.

А тут родственница покойницы-соседки уехала в Лилль, правда, дом перед отъездом она заперла. Только, видите ли, как оно сошлось… У них дома осталась пишущая машинка, бумага, и даже восковка есть! Конечно, потом вернем соседу, а теперь…

Да, теперь действительно характер войны изменился…

ЭПИЛОГ

Ночь от Портсмута до Плимута ехали в настоящем пассажирском вагоне. Несмотря на поздний час, в порту собралась толпа, женщины бросали цветы… После Дюнкерка все это казалось просто неправдоподобным. Партюрье орал как оглашенный, и немудрено: с самого Байеля он таскал с собой новый китель тонкого сукна, благополучно привез его на «Флоре» в Англию, и, представьте себе, когда уже выбирались на пристань, он, подымаясь на последние ступеньки, положил китель на землю над самой головой, и когда вылез наверх, хвать — нет кителя, кто-то спер. Ну и страна — карманщик на карманщике!

Утром на вокзале Жан попытался послать письма матери и Сесиль. Английских денег на марки у него не было. Какая-то женщина, с которой Жан пытался объясниться, истощив весь скудный запас английских слов, ответила что-то вроде, чтобы он не беспокоился, она все сделает…

В Плимуте, в адмиралтействе, им устроили что называется королевский прием — любезнее не бывает. Военным врачам отвели комнаты офицеров флота, а те по сему случаю улеглись прямо на полу в коридоре. Солдаты, правда, разместились с меньшим комфортом, но почти каждому досталась отдельная постель. Многие вообще не ложились спать и возвращались из города в состоянии радостного возбуждения с полными руками подарков, перецелованные всеми встретившимися на пути женщинами, обалдевшие, немножко навеселе, с бесконечным запасом рассказов. На следующий день их посадили на принадлежавшее компании Паке[733] грузовое судно, которое в мирное время делало рейсы Марсель–Алжир, а теперь возвращалось из Норвегии, доставив отозванные оттуда войска. Сначала решено было идти в Гавр, но уже после отплытия повернули на Шербур. Однако оказалось, что на Шербур не пройти, и остановили выбор на Сен-Мало… а в конце концов взяли курс на Брест. Шли в сопровождении двух крейсеров, а вперед выслали еще контрминоносец. Страх перед немецкими акулами хоть кого научит уму-разуму.

Судно от трюма до палубы было битком набито народом. Вместе с санитарами возвращались марокканцы, артиллеристы, танкисты. Судно отчалило в пять часов пополудни, плавание продолжалось всю ночь и все следующее утро. Солдаты были похожи не то на бандитов, не то на тяжело больных, хотя большинство успело побриться в Англии. Но вся беда заключалась в обмундировании. За плечами огромные вещевые мешки из брезента, набитые разным добром. Разрешено было взять с собой все, что можно унести, и многие из этих героев, которым накануне рукоплескала Англия, выглядели теперь как разносчики и шагали, раскорячив согнутые колени. Одни только марокканцы не потеряли выправки. На палубе они восседали важно, словно где-то в пустыне, на ветру развевались черные и коричневые бурнусы, а головы были плотно охвачены светлыми тюрбанами, которые эти люди каким-то чудом ухитрились выстирать за ночь. По сравнению с ними остальные казались просто шутами гороховыми.