Коммунистические государства на распутье - [70]

К 1960 году прокитайская ориентация Ким Ир Сена стала предметом внимания общественности. Однако в послесталинском коммунистическом мире появилась возможность того, чтобы тот или иной коммунистический режим встал на идеологические и внешнеполитические позиции Москвы или Пекина, не обязательно подчиняя себя при этом их диктату и не подражая их внутренней политике. Это, пожалуй, подтверждается примером Северной Кореи в 60-х годах.

Со времени Бухарестского совещания представителей Коммунистических партий в июне 1960 года и на всех последующих международных встречах, на которых происходили столкновения между Москвой и Пекином, Трудовая партия Кореи все более определенно и открыто поддерживала политические позиции китайцев. Однако в самой Северной Корее Ким Ир Сен обнаружил все усиливающуюся тенденцию к самопрославлению: он и специалист по партизанской войне[153], и мудрый плановик, и теоретик — и все чаще стал настойчиво подчеркивать необходимость «самостоятельного» курса. В этом, быть может, частично отразилась реакция Ким Ир Сена На экономическое давление Москвы, пытавшейся заставить его согласиться с советской политикой. Но под руководством Ким Ир Сена корейские коммунисты, видимо, намечают свой собственный курс — курс «кимизма», не являющегося ни маоизмом, ни хрушевизмом.

Северная Корея не последовала за Мао Цзэ-дуном, когда он проводил свою камланию либерализации под лозунгом «Пусть расцветают сто цветов». Утверждение, будто северокорейское движение «Крылатый конь», рассчитанное на огромное ускорение развития корейской экономики, было подсказано китайским «большим скачком вперед» 1958 года, представляется сомнительным. (Северокорейцы подчеркивают, что их движение началось в декабре 1956 года[154], когда китайцы еще и не думали о столь смелых экономических экспериментах.) Сельскохозяйственная политика Северной Кореи представляет собой нечто большее, чем простую копию китайского образца; то же относится и к ее программе индустриализации. По результатам и та и другая оказались намного успешнее того, что достигли китайцы. Даже сегодня, когда Ким Ир Сен присоединился к Мао по ключевым идеологическим вопросам, создается впечатление, что северокорейская внутренняя политика проводится независимо от советов Пекина. Так, в письме, разосланном Центральным Комитетом Трудовой партии Кореи ее членам (осень 1963 года), говорилось, что отныне главные силы партии должны быть направлены на производство потребительских товаров, «чтобы в течение одного или двух лет добиться эпохального повышения жизненного уровня». Это письмо написано в тоне, напоминающем скорее Хрущева, тоже ратующего за товары широкого потребления, нежели Мао, призывающего к ограничениям:

«Партия намерена полностью осуществить вековые чаяния народа, который хочет жить в домах, крытых черепицей, хочет носить шелковые одежды, хочет есть рис и суп с мясом И вести культурный образ жизни. Мы должны разрешить все задачи, чтобы наш народ мог жить зажиточной и культурной жизнью, какой живут другие народы…»[155]

Пхеньянская пресса отзывается о китайских коммунистах куда лучше, чем о русских. Например, осенью 1963 года северокорейская печать критиковала «Всемирную историю», выпущенную Академией наук СССР, за умаление вклада Кореи в историю и снижение роли партизан Ким Ир Сена, назвав все это «достойным крайнего сожаления» и «нетерпимым»[156]. Корейские газеты характеризуют советский вклад 6 послевоенные усилия Кореи как «духовную и материальную помощь в деле нашего восстановления после войны», но коммунистический Китай превозносят куда горячее: «…китайские народные добровольцы продемонстрировали свой подлинно нравственный характер интернациональных бойцов. Они защищали каждое дерево, каждый стебель травы как свои собственные и во время жестокой битвы делили с корейским народом радость и горе»[157].

С самого начала китайско-советского конфликта Северная Корея симпатизировала идеологическим и внешнеполитическим позициям Китая, но в конце 50-х и начале 60-х годов эта симпатия переросла в поддержку. На первых порах поддержка, хотя и недвусмысленная, все еще формулировалась так, что допускала примирение между Пекином и Москвой На основе воинствующей антиамериканской политики. На XXII съезде КПСС Ким Ир Сен присоединился к китайцам, защищая албанцев от обвинений Хрущева. В своем последующем докладе Центральному Комитету Трудовой партии Кореи в ноябре 1961 года он восхвалял Советский Союз как авангард международного коммунизма, но не поддержал осуждение Сталина. Линия Ким Ир Сена сводилась к тому, что, мол> все это внутренний советский вопрос, не имеющий значения для Трудовой партии Кореи, и что коммунистические партии, будучи полностью равноправными и независимыми, должны свободно решать, желают ли они делиться друг с другом своим опытом. Он намекнул, что не видит причин следовать советам Хрущева[158]. И действительно, вскоре после этого он направил дружественное приветствие албанцам[159] и поносил югославских ревизионистов, отказался проводить у себя какую бы то ни было десталинизацию и поддержал китайское, а не советское истолкование китайско-индийского конфликта о границе.