Коммунистические государства на распутье - [2]

С 1917 года общественное мнение на Западе многократно и старательно искало признаки того, что революционный вулкан затух. Когда в 20-х годах новая экономическая политика привела к частичному восстановлению капитализма в сельском хозяйстве и розничной торговле, а также к большей свободе в области научной и литературной деятельности, западная общественность поспешила предположить, что Россия, подобно Соединенным Штатам эпохи Уоррена Гардинга, возвращается к тому, что на Западе принято называть «нормальным положением». В 30-х годах сталинский призыв к «(построению социализма в одной стране» был многими истолкован как отказ от притязаний коммунизма на весь мир. В годы победоносного союза с Великобританией и Соединенными Штатами многие западные лидеры поверили, что им удастся договориться со Сталиным о прочном послевоенном урегулировании.

Сегодня многие западные комментаторы утверждают, что советская политика последних лет (по крайней мере после авантюристической советской акции в кубинском кризисе 1962 года) могла развиваться только по одному пути: по пути ослабления напряженности, разрешения «унаследованных» конфликтов и, возможно, примирения с нынешним положением дел в мире. По их мнению, советская политика наконец-то пошла дорогой ограниченных целей и ограниченного риска, а посему, мол, с течением времени конфликт между Востоком и Западом станет таким же анахронизмом, как война между Алой и Белой розами.

Когда современные поборники марксизма-ленинизма видят, какие перемены произошли с 1939 года в идеологической географии земного шара, то они находят в них немало обоснований для своей политической и идеологической дерзости. Советский Союз вышел из почти гибельных испытаний второй мировой войны, не изменив своих границ на юге и востоке, по существенно расширив свои территориальные владения па западе и с (внушительным количеством зависящих от пего коммунистических режимов за пределами его западных границ. Вскоре после этого, в итоге продолжительной гражданской войны, под коммунистическим контролем оказался весь континентальный Китай, окаймленный с флангов коммунистическими режимами в Северной Корее и Северном Вьетнаме. В ряде крупных стран, в том числе во Франции и Италии, в Индии и Индонезии, коммунистические партии либо сохранили свою прежнюю силу, либо обрели новое могущество. В полном соответствии о классическим ленинским слиянием «теории» и «практики» плоды этой практики были обильны. И каковы бы ни были политические или доктринерские распри, разделяющие ныне коммунистических руководителей, все они не устают твердить своим последователям, что «теперь одна треть человечества живет при социализме».

Куда менее удовлетворительно обстоят дела с теорией марксизма. Передовые индустриальные страны просто-напросто не пошли по пути, предначертанному Карлом Марксом еще сто с лишним лет назад. Вместо неизбежной концентрации богатства и нищеты на общественных полюсах в передовых странах наблюдается распространение жизненного уровня средних классов на все более широкие слои населения. Классовая борьба должна быть единственной движущей силой истории, а на самом деле классы и соперничающие группы обычно расходятся по вопросам вроде «побольше бы этого» или «поменьше бы того». Вместо отвержения «широкими массами» «диктатуры буржуазии» мы видим, что институты и практика представительной западной демократии одобряются и являются предметом подражания более, чем когда бы то ни было, и даже традиционные лозунги о «свободе» и «демократии» узурпируются теми, кто отрицает их или подавляет попытки их осуществления. А национализм, который Маркс разоблачал как орудие буржуазии в эксплуатации рабочих, остается сильным эмоциональным фактором в коммунистических странах и при ссорах между коммунистическими государствами.

Марксистам было нелегко объяснить, почему коммунизм победил впервые именно в России. Однако но многим причинам— надолго сохранившийся антагонизм между помещиками и крестьянами, неравномерное распространение капиталистических предприятий, неспособность или нежелание буржуазии полностью перекроить русское общество и политику—марксистский образ мысли оказал сильное влияние на воинствующее крыло русской интеллигенции. А с победой большевизма революционное напряжение, постепенно спадавшее в рядах так называемых марксистских партий Западной Европы, оживилось с необычайной силой и сконцентрировалось в ленинском варианте. Вместо того чтобы дожидаться, пока пролетарская революция произойдет сначала в более старых капиталистических странах, Ленин признал к захвату власти в «самом слабом звене империализма», в России. Вместо пренебрежения революционным потенциалом крестьянства он привлек на свою сторону самые недовольные, истосковавшиеся по земле сельские классы. Вместо того чтобы рассматривать угнетенные народы колоний как фактор пассивный, не играющий заметной роли в общем балансе политических сил, Ленин активно стремился завербовать их в союзники нового, советского государства.

Чтобы заставить историю двигаться в избранном им направлении, Ленин сделал упор на централизованную власть, осуществляемую дисциплинированной и идейно монолитной партией, которая сама себя назначила агентом мировой революции. Наконец, отрицая, что советская революция была специфически русским явлением, и [провозгласив ее как первую стадию общемировых преобразований, Ленин и его преемники дали выход скрытому русскому мессианизму. Россия, самая отсталая из главных европейских стран, внезапно была облечена Лениным всемирной миссией, предписанной марксистско-ленинской идеологией,—принести человечеству спасение независимо от того, понравится ли ему эта перспектива.