Коммуна, или Студенческий роман - [131]

Простите. Понимаю. Острота момента, лирика, все дела, а тут… Ладно. Можно немедленно сделать Полину умной женщиной, и пусть будет ласковой и терпеливой и не задаётся вопросами, отчего это Примус вдруг лежит, пьёт, курит и не жужжит. Ну не может же быть, чтобы он весь в гудок ушёл! Какие его годы! То, видимо, от слишком долгого ожидания, слишком долгого желания, слишком трепетной любви… Когда мужчина слишком любит женщину – всего бывает слишком…

Лёшка нежно обнял Полину, начал медленно целовать её в лицо – в глаза, в губы, в подбородок… Ниже, в шею, в надключичные ямки… Поздно – поезд с её желанием уже унёсся за сопки и там, по-видимому, сошёл с рельсов. Она уже не была раздражена, но просто молча, безучастно позволяла ему делать всё, что ему угодно. Нет, только секс – не любовь. Но и любовь без соития – не любовь, а… Господи, что же такое любовь без соития? Дружба? Возможна ли дружба между мужчиной и женщиной? Да. Если мужчина – импотент, а женщина – старая, страшная и толстая. Примус что? Импотент?! Нет, ни в коем разе. Напротив… Полина – молодая, красивая и стройная. Они лежат на одном диване. Под одним одеялом. Голые. Ну – она голая, а он – в футболке и трусах. И в этих самых трусах у него, в отличие от утра, этой их первой плотской ночью – тишь да гладь. Да у Кроткого после его измены и их скандала всю ночь стоял, как пограничный столб! Вообще не падал. Кончал – и не падал. Ещё кончал – и ещё не падал. А тут!.. У Примуса!! Вообще не встаёт!!! Да пошёл он на все четыре стороны!.. Полина была готова расплакаться. Или поскандалить. Хоть что-нибудь сделать, только бы не лежать тут, вот так, с мужчиной, который её любит, обнимает её, целует её, и у него – на неё! – не встаёт. Какое унижение!

В дверь кто-то поскрёбся.

– Ребята, вы дома?!

– Вот блядь! – шёпотом произнёс Примус, продолжая ласкать Полину. – Никакие записки им не указ. Не будем открывать.

– Мы дома! – крикнула Полина. – Сейчас открою!

Тонька – хороший повод. Когда причина не ясна.

Полина встала, надела Лёшкину рубашку – он как был, так и остался франтом и даже сейчас где-то раздобывал красивые удобные рубашки. Вот конкретно эта – льняная, цвета кофе с молоком – очень нравилась Полине. Отчего бы и не надеть?

– Тебе идёт! – раздалось с дивана. По голосу невозможно было определить, в каком он настроении-состоянии. Кажется, что обычный ироничный Примус. Несколько, быть может, равнодушный.

– Лёшка, ты мудак! – зло бросила Полина.

– Детка, не капризничай! – ровно… слишком ровно ответил он.

– Вы открываете или как?! – Тонька из-за двери.

Полина щёлкнула собачкой.

– Я не помешала?

– О, Несравненная, ты ведёшь себя в лучших традициях простого русского человека: сперва ломишься в дверь, на которой написано: «Не беспокоить!» – а после того, как дверь снесена под твоим неукротимым напором, ты елейно вопрошаешь: «Не помешала?!» Ну что ты! Be my guest! – насмешливо произнёс Примус, приподнявшись на локте и призывно откинувши одеяло.

– Всё твои шуточки! Вы что, ещё не закончили?

– Мы ещё и не начинали! – рявкнула Полина.

– Вот за что люблю тебя, Тонька, так это за врождённый такт на фоне полного отсутствия кривляний и излишних размышлений, присущих многим прекрасным юным девам. Такт у которых как раз отсутствует.

– Я не знаю, о чём ты говоришь, Лёш, но пятница же! Толик на вахте. Мне скучно! – проныла Тонька. – Я же знаю, что вы дома. Ну, я и…

– Ну, тогда тащи гитару. – Примус поднялся с дивана и надел джинсы.

– Я мигом! У меня есть бутылка отличного портвейна!

– Да-да! Шампанское с портвейном – что может быть лучше вечером пятницы для скучающих дев в компании верного пажа?! Накачу стакан портвейна и, наконец, спою вам песню не чью-нибудь, а свою. Написанную мною ещё на первом курсе под глубоким впечатлением от произошедшего со мной инцидента…

– Что-то не так, Лёш? – снова резко изменившись в настроении, тихо спросила Поля, когда Тонька вышла.

– Это я и пытаюсь понять, солнышко.

– Ты меня не хочешь?!

– Полина, ну не будь ты глупее деревянных счётов.

– Ты… импотент?

– О господи, нет, конечно! Я слишком молод и здоров для этого благородного недуга. Я просто чрезмерно хотел тебя… От этого, случается, не получается. Я всего лишь мужчина. Теперь я начинаю понимать моего незамысловатого друга Кроткого, который не мог наброситься и, так сказать, овладеть, пока не… И, знаешь, хоть я не истерик, не психопат, что не единожды тебе доказал, но подобного рода беседы вовсе не способствуют… Ах, с кем я разговариваю?! С неразумным зверёнышем… Говори что хочешь, дорогая моя. Я и только я во всём и всегда виноват.

В дверь – уже без стука – внеслась Тонька. За ней влетела Татуня, шумно шлёпнулась на пол и принялась громко барабанить хвостом по полу, оглядываясь в поисках Тигра. Подруга-соседка уселась на стул и водрузила на стол выдержанный портвейн, разлитый в весьма презентабельную ёмкость варианта «на экспорт».

– Что кислые такие? Первые трудности совместного существования? О-о-о! Как я со всеми своими мужиками скандалила поначалу, вы себе даже представить не можете! Вы не тушуйтесь – охота орать – орите! Охота драться – деритесь! Тут главное – не сдерживать себя.