Комментарий к роману «Евгений Онегин» - [25]
XXXII: Прелестное описание обнаженного плеча Татьяны и рассвета. Ночь прошла под знаком написанного любовного письма (в пятой главе через полгода другая ночь пройдет в ужасном пророческом сне).
XXXIII–XXXV: Еще один разговор со старой няней, которую Татьяна просит отослать письмо к Онегину.
XXXVI: Ответа нет. (Отклик прозвучит в главе восьмой, когда на свое письмо будет ждать ответа Онегин.) На следующий день приезжает Ленский, и происходит короткий разговор между ним и госпожой Лариной, которая справляется об Онегине.
XXXVII: Вечерний чай. Татьяна стоит, задумавшись, перед окном и чертит на запотевшем стекле вензель «ОЕ».
XXXVIII–XXXIX: Приезжает Онегин, но, прежде чем он входит в дом, Татьяна через другие сени бросается на двор, оттуда — в сад и (в изумительном межстрофическом переносе) падает на скамью (XXXIX, 1). Неподалеку крепостные девушки собирают ягоды, звучит их песня (восемнадцать стихов трехстопного хорея с длинными стиховыми окончаниями).
XL: Татьяна ждет с трепетом, предчувствуя ужасное, но Онегин не появляется.
XLI: Наконец, она вздыхает, встает со скамьи, поворачивает в липовую аллею — и тут прямо перед ней возникает Евгений. Строфа и вместе с ней песнь оканчиваются «профессиональным» замечанием, заимствованным из западных рыцарских романов в стихах: «Мне должно после долгой речи / И погулять и отдохнуть: / Докончу после как-нибудь».
Глава четвертая
Если глава третья с ее в высшей степени функциональными отступлениями и энергичным потоком событий являет собой наиболее гармонично слаженную конструкцию с отточенным корпусом и симметричными крыльями, то глава четвертая, напротив, может сравниться с седьмой по слабости композиции и плохо сбалансированным отступлениям. Она состоит из сорока трех строф (из которых одна не завершена): VII–XXXV, XXXVII (прерывающаяся на 5/8 стиха 13) и XXXIX–LI. Пушкин видел ее стержнем тему сельской жизни, продолжающей в ином ключе тему «rus» Горация гл. 1, LII–LVI и гл. 2, I–II. (Следует, между прочим, отметить, что теперь праздная жизнь Онегина в деревне так же приятна, как и та жизнь, которую описал Пушкин в первой главе с единственной целью: продемонстрировать различие между собой и героем.) Но сельская тема появляется лишь в конце песни (XXXVII–XLIV) и предваряется на редкость неровной последовательностью подтем, среди которых композиционно важный монолог Онегина (XII–XVI), продолжающий последнюю тему третьей главы (его встречу с Татьяной), с сомнительным эффектом помещен между философскими рассуждениями о женщинах, друзьях, врагах, родне, вновь о женщинах, эгоизме, последствиях свидания героев (XXIII–XXIV), любви Ленского, альбомах, элегиях, одах и довольно унылой жизни самого Пушкина в деревне (XXXV). Последнее размышление, тем более в сочетании с последующим рассказом об онегинском наслаждении деревенской жизнью, произвольным образом меняет ситуацию, столь однозначно обрисованную в первой главе, на прямо противоположную (Онегину фактически присущ теперь стиль жизни Пушкина в Михайловском!). Тема Ленского, следующая за сельской темой, завершает песнь несколькими прекрасными строфами (см. особенно две последние: L–LI), повторяющими роковые мотивы гл. 2, XXXVI–XL.
VII–VIII: Пушкин благоразумно исключил первые шесть строф полулирического, полудидактического, а в целом посредственного рассуждения о женщинах, которые открывают четвертую главу. В результате оставленные две строфы несколько исправляются с точки зрения структуры, вторя интонации внутреннего монолога гл. 1, I, особенно потому, что следующая за ними строфа вводится посредством подобного же перехода.
IX–X: «Так точно думал мой Евгений» (ср.: гл. 1, II — «Так думал молодой повеса»). Отношение Онегина к женщинам, ярчайшим проявлением которого стал отказ от них в гл. 1, XLIII, приводится вновь вместе с запоздалым сообщением, что его рассеянная столичная жизнь длилась восемь лет (то есть с мая 1812 г. по май 1820 г).
XI: Переход, выраженный в слове «но», влечет за собой болезненный укол чувственных воспоминаний, который испытал Онегин, получив послание Татьяны, и решение не дать ходу тому, что в своем письме в восьмой главе он назовет «милой привычкой». А риторический переход «Теперь мы в сад перелетим, / Где встретилась Татьяна с ним» ведет к монологу Онегина.
XII–XVIII, 3: Он читает Татьяне мораль о свойственной молодости неосторожности и недостатке самообладания Они идут назад к дому. Дидактический переход «Вы согласитесь, мой читатель, / Что очень мило поступил…» открывает дорогу еще одному авторскому отступлению
XVIII, 11 — XXII: Обращение к онегинским «врагам» (от которых автор защищает своего героя, отмечая благородство его души) приближает непринужденный переход к теме: «Врагов имеет в мире всяк, / Но от друзей спаси нас, Боже!» (XVIII: 11–12). В XIX говорится, что «друзья» всегда горазды пустить о нас сплетню, и следующий переход таков: ваш друг, конечно, говорит, что любит вас, как родной, — что ж, давайте разберемся, кто такие родные. Родные рассматриваются в XX, затем Пушкин обращается к женскому непостоянству (XXI). Наконец, в XXII задается риторическим вопросом: «Кого ж любить?» — и отвечает: себя, на чем это дидактическое отступление из пяти строф заканчивается.
В 1955 году увидела свет «Лолита» — третий американский роман Владимира Набокова, создателя «Защиты ужина», «Отчаяния», «Приглашения на казнь» и «Дара». Вызвав скандал по обе стороны океана, эта книга вознесла автора на вершину литературного Олимпа и стала одним из самых известных и, без сомнения, самых великих произведений XX века. Сегодня, когда полемические страсти вокруг «Лолиты» уже давно улеглись, южно уверенно сказать, что это — книга о великой любви, преодолевшей болезнь, смерть и время, любви, разомкнутой в бесконечность, «любви с первого взгляда, с последнего взгляда, с извечного взгляда».В настоящем издании восстановлен фрагмент дневника Гумберта из третьей главы второй части романа, отсутствовавший во всех предыдущих русскоязычных изданиях «Лолиты».«Лолита» — моя особая любимица.
Гениальный шахматист Лужин живет в чудесном мире древней божественной игры, ее гармония и строгая логика пленили его. Жизнь удивительным образом останавливается на незаконченной партии, и Лужин предпочитает выпасть из игры в вечность…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Дар» (1938) – последний русский роман Владимира Набокова, который может быть по праву назван вершиной русскоязычного периода его творчества и одним из шедевров русской литературы ХХ века. Повествуя о творческом становлении молодого писателя-эмигранта Федора Годунова-Чердынцева, эта глубоко автобиографичная книга касается важнейших набоковских тем: судеб русской словесности, загадки истинного дара, идеи личного бессмертия, достижимого посредством воспоминаний, любви и искусства. В настоящем издании текст романа публикуется вместе с авторским предисловием к его позднейшему английскому переводу.
Роман, задуманный Набоковым еще до переезда в США (отрывки «Ultima Thule» и «Solus Rex» были написаны на русском языке в 1939 г.), строится как 999-строчная поэма с изобилующим литературными аллюзиями комментарием. Данная структура была подсказана Набокову работой над четырехтомным комментарием к переводу «Евгения Онегина» (возможный прототип — «Дунсиада» Александра Поупа).Согласно книге, комментрируемая поэма принадлежит известному американскому поэту, а комментарий самовольно добавлен его коллегой по университету.
Свою жизнь Владимир Набоков расскажет трижды: по-английски, по-русски и снова по-английски.Впервые англоязычные набоковские воспоминания «Conclusive Evidence» («Убедительное доказательство») вышли в 1951 г. в США. Через три года появился вольный авторский перевод на русский – «Другие берега». Непростой роман, охвативший период длиной в 40 лет, с самого начала XX века, мемуары и при этом мифологизация биографии… С появлением «Других берегов» Набоков решил переработать и первоначальный, английский, вариант.
В новую книгу волгоградского литератора вошли заметки о членах местного Союза писателей и повесть «Детский портрет на фоне счастливых и грустных времён», в которой рассказывается о том, как литература формирует чувственный мир ребенка. Книга адресована широкому кругу читателей.
«Те, кто читают мой журнал давно, знают, что первые два года я уделяла очень пристальное внимание графоманам — молодёжи, игравшей на сетевых литературных конкурсах и пытавшейся «выбиться в писатели». Многие спрашивали меня, а на что я, собственно, рассчитывала, когда пыталась наладить с ними отношения: вроде бы дилетанты не самого высокого уровня развития, а порой и профаны, плохо владеющие русским языком, не отличающие метафору от склонения, а падеж от эпиграммы. Мне казалось, что косвенным образом я уже неоднократно ответила на этот вопрос, но теперь отвечу на него прямо, поскольку этого требует контекст: я надеялась, что этих людей интересует (или как минимум должен заинтересовать) собственно литературный процесс и что с ними можно будет пообщаться на темы, которые интересны мне самой.
Эта книга рассказывает о том, как на протяжении человеческой истории появилась и параллельно с научными и техническими достижениями цивилизации жила и изменялась в творениях писателей-фантастов разных времён и народов дерзкая мысль о полётах людей за пределы родной Земли, которая подготовила в итоге реальный выход человека в космос. Это необычное и увлекательное путешествие в обозримо далёкое прошлое, обращённое в необозримо далёкое будущее. В ней последовательно передаётся краткое содержание более 150 фантастических произведений, а за основу изложения берутся способы и мотивы, избранные авторами в качестве главных критериев отбора вымышленных космических путешествий.
«В поисках великого может быть» – своего рода подробный конспект лекций по истории зарубежной литературы известного филолога, заслуженного деятеля искусств РФ, профессора ВГИК Владимира Яковлевича Бахмутского (1919-2004). Устное слово определило структуру книги, порой фрагментарность, саму стилистику, далёкую от академичности. Книга охватывает развитие европейской литературы с XII до середины XX века и будет интересна как для студентов гуманитарных факультетов, старшеклассников, готовящихся к поступлению в вузы, так и для широкой аудитории читателей, стремящихся к серьёзному чтению и расширению культурного горизонта.
Расшифровка радиопрограмм известного французского писателя-путешественника Сильвена Тессона (род. 1972), в которых он увлекательно рассуждает об «Илиаде» и «Одиссее», предлагая освежить в памяти школьную программу или же заново взглянуть на произведения древнегреческого мыслителя. «Вспомните то время, когда мы вынуждены были читать эти скучнейшие эпосы. Мы были школьниками – Гомер был в программе. Мы хотели играть на улице. Мы ужасно скучали и смотрели через окно на небо, в котором божественная колесница так ни разу и не показалась.
Комментарии В. В. Набокова освещают многообразие исторических, литературных и бытовых сторон романа. Книга является оригинальным произведением писателя в жанре научно-исторического комментария. Набоков обращается к «потаенным слоям» романа, прослеживает литературные влияния, связи «Евгения Онегина» с другими произведениями поэта, увлекательно повествует о тайнописи Пушкина.Предназначена для широкого круга читателей и в первую очередь — для преподавателей и студентов гуманитарных вузов, а также для учителей и учащихся средней школы.
Книга содержит впервые переведенный на русский язык полный курс лекций о романе Сервантеса, прочитанный В. Набоковым в Гарвардском университете в 1951–1952 годах.Замечательное свойство литературоведческих работ Набокова — в сочетании его писательского дара с вдумчивостью благодарного читателя. Суровый и нежный, невыносимо пристрастный, но никогда не скучный, Набоков по-новому осмысливает шедевр Сервантеса — он шутит и грустит, сопровождая своих студентов, а ныне и читателей, в странный, хотя и кажущийся таким знакомым мир «Дон Кихота».Текст дополняют подробные комментарии профессора Фредсона Бауэрса, американского библиографа, собравшего и отредактировавшего этот том лекций по набоковским рукописям.
«Есть книги… которые влияют на сознание целого литературного поколения, кладут свой отпечаток на столетие», — писала Нина Берберова. Лекции по зарубежной литературе Владимира Набокова подтверждают этот тезис дважды: во-первых, потому что каждый герой набоковских рассуждений — будь то Джойс или Флобер — действительно оставил отпечаток в судьбах литературных поколений. Во-вторых, и сама книга Набокова достойна схожего отношения: при всей блистательности и близорукости, лекции поражают художественной наблюдательностью, которая свойственна только крупным писателям.
«Лекции по русской литературе» В. Набокова, написанные им для американских студентов, впервые вышли в России в Издательстве «Независимая Газета». Литературоведческие исследования великого писателя — столь же самоценные творения, как и его проза. Обладая глубоко личным видением русской классики, В. Набоков по — своему прочитывал известные произведения, трактуя их. Пользуясь выражением Андрея Битова, «на собственном примере». В «Приложениях» публикуются эссе о Пушкине, Лермонтове и др., которые, как нам представляется, удачно дополняют основной текст лекций.