Комментарий к "Категориям" Аристотеля. Фрагменты - [10]

[Аристотель] производит некое деление субстанций, когда говорит, что одни суть первые, а другие - вторые, называя первые индивидуальными, а вторые родами и видами индивидуальных. Итак, хотя для первых и вторых субстанций общим является то, что они не находятся в субъекте, в отношении первых субстанций добавлено: "не сказываться о субъекте", [и таким образом Аристотель] отличает первые субстанции от вторых. Ведь индивидуальная субстанция, поскольку она субстанция (in eo quod est substantia), не находится в субъекте, а в том, что она индивидуальна, она не сказывается о субъекте. Итак, первые субстанции - те, которые не находятся в субъекте и не сказываются о нем, как, например, Сократ или Платон. Ведь они, поскольку суть субстанции, не находятся ни в каком субъекте, а так как частны и индивидуальны, то не сказываются ни о каком субъекте. Вторые же субстанции, для которых общим с первыми субстанциями является то, что они не находятся в субъекте, [обладают] особенностью (proprium) "сказываться о субъекте"; эти вторые субстанции универсальны, например, "человек", а также "животное", ибо человек и животное не находятся ни в каком субъекте, но сказываются о некоем субъекте. Таким образом, первые субстанции суть частные, вторые - универсальные.

"Субстанциями в собственном смысле" слова Аристотель называет индивидуальные субстанции потому, что самый вид "человек", а равно и "животное", которое есть род, мы собираем (colligere) только лишь из познания индивидуального. А так как общность познается (intelligere) из чувственных восприятий (sensus) единичного, то с полным основанием субстанциями в собственном смысле называются индивидуальные и единичные. Индивидуальные субстанции названы "субстанциями в первую очередь" потому, что любая акциденция прежде привходит в индивиды, и только затем - во вторые субстанции. Ведь поскольку Аристарх есть грамматик и Аристарх есть человек, человек есть грамматик. Итак, утверждается, что прежде любая акциденция привходит в индивид, и только затем эта акциденция привходит в виды и роды субстанций. Следовательно, правильно, что прежде существует субъект, он и называется субстанцией в первую очередь.

А "[субстанцией] в наивысшей степени" первая субстанция названа потому, что та [субстанция], которая наиболее субъектна прочим вещам, может быть названа субстанцией в наивысшей степени. А наиболее субъектна первая субстанция, прочее же либо находится в первых субстанциях, либо сказывается о них как, например, роды и виды. Ведь роды и виды сказываются о своих индивидах, как "животное" и "человек" сказываются о Сократе, то есть вторые субстанции о первых. Если же [речь идет] об акциденциях, то они в первую очередь находятся в первых субстанциях. А так как и акциденции находятся в первую очередь в первых субстанциях, и вторые субстанции сказываются о первых, то первые субстанции субъектны вторым субстанциям и акциденциям. И поскольку они субъектны в наивысшей степени и суть субсистенции [32]акциденций и о них сказываются вторые субстанции, то они называются "субстанциями в наивысшей степени".

[Аристотель] говорит, что не все виды и не все роды являются вторыми субстанциями, но лишь те, которые содержат первые субстанции, как, например, "человек" и "животное". Ибо "человек" содержит Сократа, то есть некую индивидуальную субстанцию. А "животное" содержит индивида и вид, то есть "человека" и некоего человека. Поэтому Аристотель полагает, что роды и виды, которые сказываются о первых субстанциях, сами являются вторыми субстанциями, говоря об этом так: "вторыми же субстанциями называются виды, к которым принадлежат те, которые называются субстанциями в первую очередь; они и роды этих видов", и затем приводит подходящие примеры, как если бы говорил: "Не всякий род и не всякий [вид] я называю субстанцией, но лишь те виды, к которым принадлежат эти индивиды, то есть первые субстанции, и роды этих видов, содержащих первые субстанции". Это, надо полагать, сказано для того, чтобы кто-нибудь не подумал, что цвет, который есть род, или белое (album), которое есть вид, являются вторыми субстанциями, ведь они не содержат под собой первых [субстанций].

Однако кто-нибудь может сказать: каким образом индивидуальные субстанции могли быть первичными, если все то, что первично, будучи уничтоженным, уничтожает то, что является последующим, а когда исчезает последующее, более раннее не уничтожается? В самом деле, если погибнет "человек", тотчас же исчезнет и Сократ, если же исчезнет Сократ, "человек" не будет немедленно уничтожен. Следовательно, если с уничтожением родов и видов индивиды исчезают, а при уничтожении индивидов роды и виды сохраняются, было бы правильнее назвать роды и виды первичными субстанциями. Но таким образом природа индивидов понимается неверно, ибо субстанция индивидов не заключена целиком в одном Сократе или в каком-нибудь одном человеке, но во всех единичных [людях]. Ведь роды и виды постигаются не из одного единичного, но схватываются умозрением (ratio mentis) из всех отдельных индивидов. В самом деле, мы всегда предпочитаем то, что сходно в чувственных восприятиях, весьма похоже обозначать словами. Тот же, кто первым наименовал человека, не представлял себе (concipere) [человека], собранного из единичных людей, но [представлял] в уме некоего единичного индивида, которому и дал имя человека. Итак, с уничтожением единичных людей не сохранится и "человек", и при уничтожении единичных животных исчезнет и "животное". Поскольку же в этой книге речь идет о значении слов, те [субстанции], которые прежде получили имена, [Аристотель] с полным основанием назвал первыми субстанциями; прежде же имена получило то, что раньше могло быть воспринято чувствами. А чувствам подлежат первые индивиды, поэтому [Аристотель] обоснованно располагает их в делении первыми.