Комм Атребат - [4]

Узнав о бедствии, постигшем флот, британцы с великой радостью поняли, что Цезарь не повелевает ни океаном, ни луной, покровительницей пустынных отмелей и глубоких лесов, и что римские галеры вовсе не непобедимые драконы, потому что волна их разбила и выкинула с проломанными боками на прибрежный песок. К ним вернулись надежда уничтожить римлян, и они задумали перебить их в возможно большем числе стрелой и мечом, а прочих сбросить в море. Поэтому они ежедневно выказывали свое усердие в лагере у Цезаря. Они приносили легионерам копченое мясо и лосиную кожу. Они делали дружелюбные лица, расточали медоточивые речи и с восхищением щупали твердые предплечья центурионов.

Чтобы казаться еще более покорными, вожди представили заложников, но это были сыновья врагов, которым они мстили, или дети, лишенные красоты, рожденные не в семьях, ведших свой род от богов. А когда они решили, что малорослые, чернявые пришельцы с полным доверием положились на их дружбу, они собрали воинов со всех сел, что были на Темзе, и ринулись с неистовым криком на ворота лагеря. Британцы, не зная искусства овладения укрепленной позицией, не смогли преодолеть ограды, и много вождей с лицами, разрисованными цветным мелом, пало у подножия башен. Британцам лишний раз пришлось убедиться, что римляне обладают нечеловеческой силой. Поэтому на следующий день они явились просить прощения у Цезаря и заверять его в своей дружбе.

Цезарь принял их с неподвижным лицом, но в ту же ночь велел погрузить свои легионы в наспех починенные либурны и направил корабль к побережью морэнов. Не надеясь больше на прибытие своей конницы, рассеянной бурей, он на этот раз отказался от покорения Туманного острова.

Комм Атребат вместе с армией прибыл на побережье морэнов. Он вошел на корабль, перевозивший проконсула.

Цезарь, интересуясь обычаями варваров, спросил у него, не считают ли себя галлы потомками Плутона, и не по причине ли такого происхождения они ведут счет времени по ночам, а не по дням? Атребат не сумел дать ему настоящего объяснения этого обыкновения. Но он сказал ему, что, по его мнению, при зарождении мира ночь предшествовала дню.

— Считаю, — прибавил он, — что луна древнее солнца. Она очень могучий бог, и друг галлов.

— Божественность луны, — ответил Цезарь, — признается римлянами и греками, но не думай, Коммий, будто это светило, равно сияющее над Италией и над прочим миром, особо благоприятствует галлам.

— Берегись, Юлий, — ответил Атребат, — и взвесь свои слова. Та луна, которую ты видишь здесь пробегающей в облаках, не та луна, которая светит в Риме на ваши мраморные храмы. Она ясна и велика, но из Италии ее все-таки не увидать. Расстояние не позволит.

III

Зима явилась и покрыла Галлию сумраком, льдом и снегом. В камышовых хижинах сердца воинов сжимались при воспоминании о вождях и слугах, перебитых Цезарем или проданных со публичного торга. Иногда к дверям хижины являлся человек просить подаяния и показывал руки, обрубленные ликтором. И воины возмущались в сердце своем. Они обменивались друг с другом гневными словами. В глубине лесов и в скалистых пещерах происходили ночные собрания.

В ту пору царь Комм со своими приближенными охотился на земле атребатской. Ежедневно гонец в полосатом плаще и красных штанах являлся к нему по неведомой тропинке и, замедлив возле него ход своего коня, шептал ему:

— Комм, не хочешь ли ты стать свободным человеком в свободной стране? Комм, долго ли ты будешь еще терпеть римское рабство?

И вестник исчезал по узкой тропе, где опавшие листья заглушали топот его коня.

Комм, царь атребатов, пребывал другом римлян. Но мало-помалу он убедился, что следовало бы и атребатам и морэнам быть свободными, раз он у них царем. С неудовольствием смотрел он, как римляне, осев в Неметоцене, заседали в трибуналах, где чинили суд и расправу, а землемеры, приехавшие из Италии, разбивали дороги через священные леса. Наконец и римляне стали вызывать в нем меньшее удивление с тех пор, как он увидал, что либурны их разбивались о британские скалы, а легионеры плакали ночью на берегу. Он продолжал править во имя Цезаря. Но своим приближенным в смутных выражениях поговаривал о близких войнах.

Час пробил года через три, — в Генабуме пролилась римская кровь. Вожди-заговорщики собрали воинов в Арвернских горах. Комм не любил этих вождей, напротив, он их ненавидел: одних потому, что они были богаче его людьми, конями и землями, других — за золото и рубины, имевшиеся у них в изобилии, а некоторых за то, что они похвалялись перед ним большею храбростью и лучшим родом. Тем не менее он принял их вестников, которым вручил по дубовому листу и почке орешника в знак любви. Он вступил в переписку с вождями, враждебными Цезарю, посредством древесных ветвей, вырезанных и связанных между собой так, что они имели определенный смысл для галлов, понимавших язык листвы.

Бранного клича он не кликал. Но он ходил по атребатским селам, и, навещая воинов по хижинам, говорил им:

— Раньше всего родились на свет три вещи: человек, свобода, свет.

Он убедился, что стоит ему кликнуть бранный клик, как пять тысяч морэнских и четыре тысячи атребатских воинов опояшут по его призыву бронзовые пояса. И радостно размышляя о том, что огонь тлеет в лесу под золою, он тайно пробрался к тревирам, с целью склонить их на общее галльское дело.