Комиссия - [9]
Понятия, картины, идеи, впечатления рождаются в нашей душе, развиваются, крепнут, погибают или претерпевают столь странные изменения, что мы сами уже не узнаем их, как не узнали бы взрослого человека или даже старика, которого видели, когда он был зародышем в чреве матери. Мальчиком лет четырех или пяти я усвоил первое в своей жизни географическое понятие — Африка. Я заболел тогда какой-то детской болезнью и просидел взаперти шесть недель. Только маме разрешалось подходить ко мне. Она приносила мне книги и читала вслух. Потом книги оставались у меня в постели, и я рассматривал картинки. Больше всего очаровал меня «Бармалей» Корнея Чуковского.
Свалившая меня болезнь казалась мне ужасно похожей на Бармалея, поэтому я так полюбил эту книгу. Она внушала надежду и веру — веру в выздоровление, в хэппи-энд, в победу добра над злом — ведь злодей Бармалей благодаря доктору Айболиту и славному Крокодилу сделался хорошим, страшилище-людоед превратился в доброго лотошника, который с песней разгуливает по базарам и даром раздает детям пироги.
Я так полюбил эту книгу, что без конца перелистывал ее, пока не выучил наизусть. А встав после болезни — до школы было еще далеко, — уже умел читать и писать (по-русски, на иврите я прочел «Бармалея» в замечательном переводе Натана Альтермана много лет спустя). Кроме умения читать, «Бармалею» я обязан понятием «Африка».
И с тех пор где-то в дальнем уголке души хранил я эту Африку, по которой можно разъезжать на носороге, играть в чехарду со слонами и сколько угодно срывать финики. С самых ранних лет жизнь моя закрутилась так, что не было у меня ни часа покоя и отдыха, да и не будет уже, наверно, никогда, разве что в том возрасте, когда уйду на пенсию. Но поскольку первой прочитанной мною книгой был «Бармалей», весь мой век сопровождала меня чудесная картина Африки: берег блаженного безделья, обетованного отдыха, райский сад Мильтона, утерянный человечеством, но не безнадежно, не навсегда. Так, наверно, и тот, чьей первой прочитанной книгой было «Бытие», направляет течение всей своей жизни к вратам райского сада.
И никакие факты, никакая логика исторического развития, никакой личный опыт не в силах поколебать детской веры, не в силах искоренить иррационального представления, внедрившегося в душу на заре нашего земного бытия. Ведь это на памяти моего поколения народы Африки освободились от колониализма, и сам я собственными ногами ступал по земле Французского Сомали и Египта, и до чего же эта земля была непохожа на Африку Бармалея!
Не так давно я зашел в больницу «Хадаса» навестить маму, которая лежала там после операции. Мамина койка оказалась пустой, соседка по палате объяснила мне, что маму увезли на рентген. Я, как всегда, спешил и, как всегда, был утомлен. Шагая по палате из угла в угол, я в раздражении поглядывал то на часы, то на пустую постель, где полагалось лежать матери. Взгляд мой остановился на колоде карт. Мама любила раскладывать пасьянс. Пожалуй, ничто так не успокаивает нервы, как эта игра. Я сел на табуретку, что стояла возле кровати, и занялся пасьянсом. В палату заглянул врач, молодой африканец, видно, выпускник медицинского факультета, проходящий практику в больнице. Остановившись за моей спиной, он поглядел на карты, длинными рядами разложенные на постели. Пасьянс не получался. Я бросил на врача смущенный взгляд, словно прося о помощи.
Губы его раздвинулись в укоризненной улыбке.
— Напрасная трата времени, — произнес он на чистейшем иврите.
И в эту минуту из глубины моего существа восстал вожделенный утраченный рай: Бармалей, Африка, финики. Я едва не рассмеялся от счастья, но вовремя спохватился: мой смех мог обидеть врача.
Вернувшись вечером домой, я услышал по радио о смерти Корнея Чуковского.
Есть ли какой-нибудь объективный смысл во всем этом переплетении событий, фактов, ассоциаций и воспоминаний, я не знаю. Но для меня лично все это исполнено великого смысла.
В.: Можешь избавить себя от труда излагать его здесь. Мы предпочитаем, чтобы ты продолжал свои воспоминания, придерживаясь хронологии. Кто из писателей после Чуковского оказал на тебя влияние?
О.: Гончаров. Иван Александрович Гончаров. Его перу принадлежит один из самых ранних и самых сложных русских романов — «Обломов». Господи Боже! До чего потряс меня этот роман в юности, вернее, в детстве, потому что первый раз я прочел и осознал его лет в одиннадцать-двенадцать. Если мне еще предстоит воздать по заслугам Ш. Г., то в отношении Гончарова я уже выполнил свой долг.
В.: В чем это выразилось? Что ты сделал?
О.: Что я сделал? Чего только я не сделал для моего любимого «Обломова»! Я перевел его на иврит, написал предисловие к этому переводу, я первый представил «Обломова» израильской публике и затем постоянно возвращался к этой теме, я воспел его в стихах и прозе, в статьях и рассказах, я возвеличил его фигуру до размеров космических, я раскрыл тайный смысл его образа, его мистику и символику, я докопался до самых сокровенных его глубин…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.
Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.
Рассказы букеровского лауреата Дениса Гуцко – яркая смесь юмора, иронии и пронзительных размышлений о человеческих отношениях, которые порой складываются парадоксальным образом. На что способна женщина, которая сквозь годы любит мужа своей сестры? Что ждет девочку, сбежавшую из дома к давно ушедшему из семьи отцу? О чем мечтает маленький ребенок неудавшегося писателя, играя с отцом на детской площадке? Начиная любить и жалеть одного героя, внезапно понимаешь, что жертва вовсе не он, а совсем другой, казавшийся палачом… автор постоянно переворачивает с ног на голову привычные поведенческие модели, заставляя нас лучше понимать мотивы чужих поступков и не обманываться насчет даже самых близких людей…
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.