Коминтерн и Латинская Америка: люди, структуры, решения - [13]
О высокой исторической миссии Коминтерна писал кубинец Б. Рока, подчеркивая, что «рабочие всего мира обязаны ему самыми действенными уроками в отношении вопросов стратегии, тактики и методов организации национальной и всемирной борьбы против фашизма и империализма»[71]. Историческую заслугу Коминтерна в содействии теоретическому, политическому и организационному строительству коммунистических партий, подготовке и закалке партийных кадров отмечали первый секретарь ЦК КПУ Р. Арисменди и кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарев[72].
Историки, не имевшие собственного опыта партийной работы в те годы, придерживались общепринятой в коммунистическом движении точки зрения, тем более что опровергнуть её было невозможно из-за отсутствия доступа к документам. Как справедливо отмечал М. Кабальеро, коммунисты постоянно находились между Сциллой и Харибдой гордости за принадлежность своих партий к единственной мировой партии с центром в Москве и боязни признать присутствие за действиями компартий внутри страны «руки Москвы»[73]. Разоблачение «измышлений» и «гнусных фальсификаций воинствующих антикоммунистов, утверждавших, что Коминтерн вмешивался в дела компартий Латинской Америки, что международное коммунистическое движение, в том числе и в странах Латинской Америки, управляется из Москвы», стало традицией марксистской историографии[74]. Было невозможно даже пытаться анализировать международную составляющую функционирования любой компартии, находящейся в подполье или действовавшей легально, т. к. это автоматически привело бы к обвинениям в подрывном характере ее деятельности, инспирированной извне. Такое лавирование означало, по сути, отказ от главного принципа, положенного в основу самого существования всемирной компартии, — международной партийной дисциплины, предусматривавшей и получение директив из центра, и обязанность исполнять эти директивы, и определенные организационные и финансовые отношения между штаб-квартирой III Интернационала и его секциями.
Попытки оспорить утверждения о единстве действий компартий, строящемся на «приказах из Москвы», на строжайшем исполнении указаний «находящегося в руках Москвы Коминтерна», приводили или к голословному отрицанию такой взаимосвязи, или к невольному подтверждению тезиса, подвергавшегося критике. Яркий пример последнего показала книга заведующего международным отделом ЦК Венгерской Социалистической Рабочей партии Ф. Пуйя «Единство и дискуссия в международном коммунистическом движении». Утверждая наличие права отдельных отрядов коммунистического движения, действующих иногда в отличающихся условиях, на различные взгляды по тем или иным вопросам движения, венгерский коммунист указал среди важнейших основ монолитного единства на демократический централизм. В качестве другой основы единства Пуйя выделяет признание руководящей роли КПСС: «…опорой монолитного единства было наличие руководящего органа, „центра“ коммунистического движения, который был создан коммунистическими партиями и функционировал также на добровольной основе… Коммунистические партии принимали оценки, решения и постановления Коминтерна и считали их обязательными для себя, в том числе, как правило, и те партии, которых касались эти оценки или решения. Естественно, и в период монолитного единства проявлялись идеологические и политические разногласия между той или иной коммунистической партией и остальными партиями. Для разрешения разногласий использовались различные методы: дискуссии, критика, убеждение, но, к сожалению, и административные меры — принятие решений, в которых клеймились отдельные партии, смена руководства отдельных партий, роспуск некоторых партий и даже их „исключение“ из коммунистического движения. Хотя эти жесткие меры означали порой вмешательство во внутренние дела соответствующих партий [здесь и далее в цитатах, если не оговорено иное, курсив наш. — В.Х., Л.Х.], коммунисты, как правило, соглашались с этими мерами даже в тех случаях, когда принимались ошибочные решения и постановления». Из всего этого делается совершенно парадоксальный вывод: «Монолитное единство коммунистического движения ни в коем случае не может рассматриваться как нечто насильственно навязанное движению. С одной стороны, тогдашний этап развития коммунистического движения требовал такого единства, и никакое другое единство не могло бы существовать. С другой стороны, коммунистические партии и вообще коммунисты добровольно принимали и считали для себя обязательными сущность монолитного единства и методы его поддержания»[75].
Невозможно отрицать добровольную основу присоединения компартий, в том числе и латиноамериканских, к III Интернационалу и, следовательно, принятия на себя жестких условий подчинения международной дисциплине. Но в этом то и состоит двусмысленность позиции отрицания верности позиции т. н. антикоммунистической историографии. Признание действия принципов демократического централизма и остальных условий приема в Коминтерн автоматически означает согласие с тезисом о руководстве коммунистическим движением из Москвы и подчинение решениям Коминтерна, даже если это противоречило мнению партий и специфическим условиям развития революционного движения в стране или во всей Латинской Америке.
