Комета - [35]

Но бывает и так, как случилось с колченогим Никошей, когда за душу принимается самый коварный враг – «Гордыня», а тело с чайником, в угоду ей, стремится ускорить выплату дивидендов…

****

…Никошу тошнило. Тошнило от самого себя, иногда до крови. И чем больше он смотрел в ЕЁ глаза, тем тошнило больше. Это было невыносимо.

Ни единого достоинства равноценного ЕЙ, он в себе не находил, как ни старался.

Он был потерян, к тому же, подавлен, растёрт в порошок и развеян по ветру.

Ни одного деяния в жизни, ни одного поступка, за который можно испытывать гордость! Разве что – научился свою хромоту, обусловленную короткой ножкой от рождения, выдавать за боевое ранение, совсем при этом не краснея.

Всё растрачено, упущено, запущено и прожжено. И нужно всё начинать с «нуля», чтобы «когда-то там», она это оценила. А как же «мужская гордость», и « мужское достоинство»? А вот эти козыри и достаёт «Гордыня» из рукава.

Купив билет на самолёт из родного «Задротова» на Север, он собрался навсегда проститься и со своей прежней жизнью, и с НЕЙ, и с ЕЁ проклятыми глазами. Он грезил о свершениях на новом месте, о труде «выковывающем характер», и о забвении, дарованном ими, сулящем исцеление от чар ЕЁ взгляда и душевный покой.

Забыть. Забыть. Забыть… Скорее…

Но вот беда – рядом с ним сидела ЕЩЁ ЛУЧШЕ, ЕЩЁ ЧИЩЕ И СВЕТЛЕЕ!

Это была пытка. И это был шанс! Нужно было срочно что-то делать.

Энергетически-полноценное свершение. Деяние. Подвиг. Да что угодно, лишь бы ЕЁ глаза загорелись!

- А хочешь, я захвачу самолёт? Мы потребуем посадки в Трапезунде и попросим политическое убежище! Турецкие пляжи, солнце и инжир!.. Хочешь?..

Она посмотрела на него удивлённо, покрутила пальцем у виска, пожала плечами и отвернулась.

-«Хочешь! Кто, вылетая из «Задротова» не мечтает приземлиться в Турции?!. Хочешь, но не веришь в меня! В меня – Никошу Колченогого, не веришь! В чувства мои! А я могу! Могу ради ТЕБЯ всё!» - С этими словами он вскочил с места и "потрусил" к «рубке», на ходу раскладывая китайский туристический ножичек.

-«Прочь!» - кричал он, перегородившей проход, испуганной стюардеске. На беду, со всей возможной скоростью, позволяемой его «иноходью», зацепившись, за чью-то выставленную ногу, Никоша потерял равновесие, рефлекторно всадил свой ножик бортпроводнице в живот, ударился виском о стальной уголок порожка и моментально умер.

Это и оказалось "самым - самым" из того, что Никоша успел сделать в жизни.

А успел ли он стать "Человеком"? Кто знает... Ведь разница между "Неосуществлённым" и "Невозможным" огромна.

И ЗАЧЕМ ВСЁ ЭТО НУЖНО

***

Она была из тех, чья душевная конституция заставляет их присылать второе сообщение с извинением за ошибки в предыдущем. Или попросить прощения за, только промелькнувшую, нехорошую мысль. Позволяет иметь свои собственные, отличные от общепринятых, совершенные моральные нормы.

И хочется стать выше ростом, чище и краше во всех отношениях, рядом с этим воплотившимся ангелом. И смотрит она на твои (мои) уродства с пониманием, потому что знает - убеждение «лучше голодать, чем есть, что попало», верно, до тех пор, пока голод не убеждает в обратном.

И снисходит к моим увечьям духовным и врачует их одним своим присутствием и любовью, от тлетворного цинизма, возвращая потерянную веру в себя и человечество.

Её невозможно не любить. Это и долг, и честь, и величайшее счастье.

А они сказали – «Так получилось. Ну, застрелили твою сучку, ну и что?.. Тебе ж больше будет «Вискаса»».

А Он не захотел «Вискаса». Он захотел мести и выстрелил первым.

Его, раненого, связали и выкинули из самолёта, где-то над Восточным Тимором.

***

Он падал спиной. Серебряное брюхо самолёта захлопнуло выплюнувший Его зёв и, быстро уменьшаясь, исчезло в вихре увлекаемых за собой облаков. Солнечный свет, преломляясь в их белоснежной подкладке, больно обжигал сетчатку, пронизывая сознание и подсознание белым, стерилизующим свечением.

Вдох холодного и, вязкого от влаги, воздуха парализовал, заставив инстинктивно задержать дыхание. Сердце бешено колотилось, заглушая звуки; свистящего воздуха, хлопков трепещущей, враз промокшей, одежды и удаляющийся шум самолётных турбин.

Страх и ничего кроме страха.

Первобытный, парализующий и тело и сознание.

Машинально и отчаянно силишься распутаться. Безнадёжно.

Вот поток воздуха, лупящий в спину, опрокидывает тебя, раз… Бессильно дёргаешь ногами - ещё раз. Невообразимая панорама огромного обозримого мира, крутится в твоей голове, и от этого становится тошно. Рвёшь.

На место страха приходит отчаяние.

На глаза накатывают слёзы, собираются в уголках глаз, и срываются крупными каплями, уступая место непрерывному потоку. Сквозь них, слегка размыто, словно через огромную мокрую линзу окаймлённую горизонтом, в тебя заглядывает синий океан с лазурными лагунами у песчаных берегов, отражающееся в нём, индиговое небо, огромный остров, с утопающими в тропической зелени проплешинами невысоких вулканических гор.

И такое это всё родное и милое. И чужое небо и чужая земля. Такое дорогое – дорогое…

Наконец сердце замирает, мозг выключатся, усыпив себя гормонами, и последнюю секунду нестерпимый стерильный свет, кажется нежным и успокаивающим. Всё кажется успокаивающим;