Комендантский час - [27]

Миша палкой вмял обрывки проводов глубже в землю и притоптал её.

— А теперь разрыхли! Не то увидят утром, где затоптано, и начнут проверять!

Нет, этот Фёдоров, очевидно, решил здесь открыть курсы по подготовке специалистов!.. Миша несколько раз шаркнул палкой по верхнему слою земли.

Обратно они возвращались уже проверенным путём. Фёдоров покорно лез за Мишей через груды лома, но ему всё время не везло: то ногу ушиб, то схватился за острый выступ и сорвал кожу на ладонях. Наконец, где-то посреди изнурительного пути чертыхнулся и решительно сказал, что будет до казармы добираться сам и что уже приглядел себе местечко, где отсидится, дожидаясь, когда немцы уйдут из Одессы.

Они простились. И Миша уже в одиночку проделал остальную часть пути гораздо быстрее, счастливо избегнув опасных встреч.

Ткачевич ждал его. Когда Миша ввалился к нему в кабинет, он радостно улыбнулся.

— Ну как, напереживался? Наверное, килограммов десять потерял?

— За пять ручаюсь! — Миша присел к столу. — Дайте, что ли, закурить.

Ткачевич протянул ему сигареты и взглянул на его руки.

— Чем ты резал?

— Палкой и ножом, — ответил Миша.

— Куда всё дел?

— Палку бросил. А нож Фёдоров забрал.

— Он с тобой вместе резал?

— Нет, на одиннадцатом причале успел до меня порезать.

Миша пошёл к умывальнику и тщательно вымыл руки, заботясь о том, чтобы под ногтями не осталась земля. Великое дело — осторожность и предусмотрительность!

Когда он вернулся, Ткачевич сидел, устало откинувшись к спинке стула, и, придвинув к себе план порта, внимательно его разглядывал.

— Маловато мы сделали порезов! — проговорил он. — Но цели всё-таки, думаю, достигли. Чёрта с два у них теперь что-нибудь получится!..

— Кроме нас, тоже кто-то сейчас режет! — сказал Миша.

— Наверняка! Утром сходим, посмотрим, что у нас получилось.

Так и сказал: «Сходим, посмотрим, что у нас получилось» — буднично и обыкновенно, словно речь шла о грядках, куда они сажали рассаду капусты.

Дело сделано. Крейнц с присущей ему тщательностью соединил все шурфы проводами, уверенный в том, что маскировка помешает подпольщикам нарушить электрическую цепь. Но Крейнц ошибся в своих расчётах. Именно потому, что провода были закопаны в землю, оказалось возможным сделать порывы, о которых Крейнц не узнает до того мгновения, когда будет включён рубильник.

Борьба! Два человека ведут медленный, неторопливый разговор, и кажется, что они просто устали после большого рабочего дня и не пережили тревожных часов в зловещей ночи. Как война меняет нормы поведения! Помнится, однажды он попал на манёврах в болото и увяз по пояс. Сколько потом было разговоров о мужественно преодолённых трудностях. Об этом даже писалось в «Боевом листке». А сейчас они с Ткачевичем могли каждую секунду погибнуть. Но едва прошло чувство непосредственной опасности, как словно волной смыло все переживания. Конечно, где-то в глубине души Мишу ещё лихорадило, но он и сам вряд ли признался бы в этом самому себе.

Решили, что уходить из порта не следует. Ткачевич лёг на диване, а Миша на столе, подложив под голову папку с делами.

Утром Ткачевич едва растолкал Мишу.

— Ну-ка быстренько слезай со своей королевской постели! — сказал он, безжалостно вытаскивая папки из-под его головы. — Прогуляйся-ка по берегу! А потом к Лене. Она, наверно, ждёт, места себе не находит.

Ощущая ломоту во всём теле, Миша соскочил со стола и охнул — затёкшая шея не разгибалась.

— Ступай! Ступай! — торопил его Ткачевич. — Физическая зарядка тебе полезна.

Миша вылез, взглянул на железные торосы, по которым пробирался ночью, и встряхнул головой, словно сбрасывая остатки сна… И как только он умудрился в полной тьме проделать весь этот путь? Заставь его сейчас всё повторить при солнечном свете, он бы глаза зажмурил от страха.

Он пошёл берегом к двадцатому причалу, пристально вглядываясь в землю, не осталось ли где канавки. Ни малейшего признака! Даже самый острый взгляд не обнаружит, что здесь кто-то взрыхлял землю…

Час спустя Миша уже был у Лены. Он подробно рассказал о событиях минувшей ночи. Надя тут же передала об этом радиограмму.

Штаб запросил их, сколько в городе немецких войск. И целый день, до комендантского часа, девушки бегали по самым отдалённым окраинам города. Войск, предназначенных для обороны города, ещё не было. В Татарке и Дальнике они насчитали около трёх батальонов немцев и там же обнаружили небольшую румынскую часть. Кроме того, им удалось выяснить, что основные штабы выехали в сторону Овидио-поля. Строительство дотов и дзотов уже прекратилось, а многие из тех, что построены, были заброшены.

В общем им удалось установить, что город почти опустел от войск. Единственным местом, где их ещё можно увидеть, был порт.

Едва девушки вернулись домой, они тут же связались со штабом.

— Требуй, чтобы скорее бомбили порт, — говорила Лена Наде. — Пусть не теряют времени!..

Если бы Лена могла, она бы сама взялась за ключ, так не терпелось ей передать в штаб всё, что она сейчас переживала. Но Надя признавала только краткие радиограммы, она тщательно выжимала из текста все эмоции.

За эти месяцы девушки не то чтобы сроднились — слишком уж они были разные, но постоянное чувство опасности, совместно преодолеваемое, ответственность за каждый поступок — ведь одна ошибка может стоить жизни всем, кто рядом, — наконец, просто жизнь с её каждодневными заботами связали их так тесно, что одна мысль о том, что приближается время, когда они неминуемо должны будут расстаться, пугала, и они отгоняли её от себя.