Комендантский час - [58]

– Ты вроде была равнодушно к нему настроена, а теперь так и не скажешь.

– Я поняла, кто у него начальником был. От такого командования я бы тоже в ступор впала.

– Ну-ну, полегче.

– Это ты полегче, – сказала медсестра, а потом тихонько добавила, – придурок.

Заведя больного обратно в избу, Нина усадила его на свою кровать и, схватив с соседней лежанки шерстяное покрывало, накрыла замерзшего сержанта. Следом за ней в дом вошёл и Бенякин.

– А ты что, самовар еще не поставила? – засмеялся он.

Сестра промолчала. Чтобы показать, как она занята, девушка вновь стала обтирать сержанта. Когда дело дошло до груди, она почувствовала, что что-то висит на шее у парня. Убрав прочь покрывало, она сунула руку под его рубаху и нащупала крест.

« Странно, мало кто из красных носит его, а если и носят, то не такие дорогие» – подумала про себя девушка, спрятав его обратно под влажную ткань.

Вдруг звонкий собачий лай испугал Нину, и она поднялась с кровати больного.

– Товарищ капитан! – кричал вернувшийся Сухоруков, – Немчуру недалеко увезли, скоро доставят!

– Это хорошо. Ты проходи, чаю выпей, – сказал командир.

– Это я с радостью. Нина, есть что пожрать? С утра крохи во рту не было, – сообщал Виктор, аккуратно проходя мимо привязанной собаки.

– На вас не напасёшься.

– Пади пирожки недавно пекла.

– Какие пирожки? Шутить вздумал? Похлебка простая есть.

– Ну, давай хоть похлебки бахнем.

– Сделаю. Щас еще самовар поставлю.

– А что, он еще не стоит? Нина, как так? – возмутился Бенякин.

– Да пошёл ты, командир, – сказала девушка и скрылась в доме.

Двор же окатили волны офицерского смеха.

Горячая похлебка согрела Бенякина и Сухорукова не хуже чая, в который они не преминули подлить водки. Выпить за компанию решила и Нина. Посиделки эти, однако, не напоминали обычное застолье: не было ни баек, ни шуток, ни затейливых выдумок. Немая тишина прерывалась лишь звоном посуды, а собравшиеся то и дело оглядывались на сержанта, но тот смирно сидел на месте, укутанный разным тряпьём. Казалось, что остальные пьют лишь чтобы притупить странное чувство страха, источником которого и было бессловесное присутствие солдата, что будто бы выпал из временного потока, сведя собственное существование к неестественному безразличию, грозившемуся стать конечной точкой его бытия.

– А если он таким навсегда останется? – спросил неожиданно Сухоруков товарищей.

– Да погоди ты, рано ж еще, – ответила Нина.

– Рано-то рано, а все-таки?

– Кажись, кто-то прибыл, – прикладывая раскрытую ладонь к уху, произнес командир.

Вместе с медсестрой и комиссаром он вышел на улицу. Сквозь плохо составленный забор было видно несколько силуэтов, ведущих человека в белом. Когда калитка открылась, Бенякин увидел старого стройного мужчину с лысиной на голове, обрамленной невысокими волосами по бокам, и короткой, но аккуратной бородой. На прищуренные глаза были надеты круглые очки. Его вели двое вооруженных молодых мужчин, которые не стеснялись грязными руками хватать за некогда белый костюм пленника.

– Товарищ командир! Привезли осужденного, как приказывали, – сказал один из охранявших доктора парней.

– Молодцы. Руки ему освободите и подождите за калиткой.

– Слушаюсь, – сказал темноволосый солдат и, почесав за ухом, стал развязывать человека в очках.

Когда дело было сделано, доктор остался наедине с людьми, некогда обрекшими его на каторгу,

– Здравствуйте, господа, – сказал лысый интеллигент и добродушно улыбнулся.

– Господа в Париже, а мы товарищи, – ответил Сухоруков.

– Мне вы явно не товарищи, так в чем же дело?

– Помощь нужна, у нашего тут проблема….по вашей части, – сказал командир.

– Ох…. Бессонница замучила? Или, может, нервный тик поймал?

– Скорее, первое. Вы проходите, доктор, проходите, – сказал Бенякин, рукой указывая на открытую дверь в избу.

– Ой, прекрасно-то как! Доктор! А то всё тварь, сволочь очкастая и вшивый интеллигентишка.

– Хватит, доктор. Если поможете нам, мы тоже в долгу не останемся.

– В самом деле? А что взамен изволите предложить? Пулю? Или кортик под ребро?

– Срок скостим тебе.

– То есть вместо неправомерно впаянной мне десятки я отсижу семь?

– Пять, – сказал командир, – и не там, куда идет баржа, до которой ты почти доехал.

– Да у вас все заведения, как на подбор. Чем же следующее место будет лучше Соловков?

– В следующем месте ты выживешь.

– Сомневаюсь, батенька. Не тот возраст, однако.

– Говоришь много, торгуешься, а ведь не помог еще нихрена, – сказал Сухоруков, повышая тон.

– Ладно, согласен я. Пять лет не на соловках – это, считай, на отдых съездил, по вашим меркам.

– Вот и славно, проходите, доктор.

– Вы ведь не помните моего имени, да?

– Не помним, – сказал честно Бенякин.

– Меня зовут Генрих. Генрих-Бенедикт Бауэр.

– Прошу сюда, товарищ Бауэр.

Мужчина в белом костюме незамедлительно проследовал вперед, поднялся на крыльцо, прошел через входное помещение в светлицу и стал оглядываться в ней.

– Чудная обстановка тут у вас, – обратился он к смущенной Нине и стал ближе рассматривать единственного пациента.

– Ну, так что с ним? Рассказывайте-с.

– Вещай, – сказал командир Сухорукову.

– Мы сами толком не знаем. Найден был объездчиком. Он как будто в шоке. Глаза открыты, на голоса не реагирует, на касания…. Да ни на что не реагирует, в общем.