Комедиантка - [12]

— Все уже на репетиции?

— Пока нет, но будут! — озорно отвечал Вицек.

— Предупредил всех? Извещение все подписали?

— Все.

— Афишу директору показал?

— А он еще за кулисами, лежит себе там, носок ботинка разглядывает.

— Показал бы директорше.

— Пани директорша с детьми возилась, там было шумновато, пришлось дать тягу.

— Отнеси письмо на Хожую, понял?

— Пожалуйста. «Почтенная матрона!», как вчера один важный господин сказал о Николетте.

— Отнесешь, получишь ответ и мигом обратно.

— Пан режиссер, а за работу? Я до того обеднел, черт возьми…

— Ты же вечером получил аванс.

— А-а… Эти гроши! Они тут же исчезли: пивцо, сарделечки, остатки отдал хозяйке за угол, задаток портному, еще кой-какие расходы, и чистенько!

— Обезьяна ты зеленая! Вот тебе на дорогу.

— О, благословенны руки, монету дающие! — комично провозгласил парень, шаркнул башмаками и убежал, подпрыгивая от радости.

— Приготовить сцену для репетиции! — распорядился режиссер и стал ждать на веранде.

Труппа понемногу собиралась. Актеры молча здоровались и расходились по садику.

— Добек! — остановил режиссер высокого мужчину, направляющегося прямо к буфету. — Налакаешься с утра, а потом на репетиции тебя не слышно, суфлируешь псу под хвост!

— Пан режиссер! Приснилось мне, будто ночь… колодец… я спотыкаюсь… лечу вниз… Перепугался до смерти… кричу… спасенья нет… хлюп! Прямо в воду… Бр-р! До сих пор холодно, обязательно надо согреться.

— Не заговаривай зубы. Пьешь сутра до ночи.

— А все оттого, что не могу пить как люди — с вечера до утра. Холодно… премерзкий холод!

— Велю подать тебе чаю.

— Я здоров, пан Топольский, а травку принимаю только во время болезни. Это все травка. Herba teus, team или herbatum.[5] Фруктовый сок, экстракт, ржаной корень — все это для нормального человека, а я таковым лишь мечтаю быть, пан режиссер.

И Добек отправился в буфет.

В этот момент появился директор.

— Подобрал кого-нибудь на роль Нитуш? — поздоровавшись, спросил он режиссера.

— Не совсем. Ох, эти бабы… Есть три кандидатки на Нитуш.

— Добрый день, директор! — приветствовала его одна из звезд труппы, красавица Майковская. На ней было светлое платье, на плечах светлая шелковая накидка, на голове белая шляпа с огромным страусовым пером. Цвет лица, розовый от сна и от искусно наведенных румян, большие голубые глаза, полные накрашенные губы, гордая осанка и классически правильные черты лица. В театре она играла первые роли.

— Идем, директор, дельце есть.

— Всегда к вашим услугам. Что, денег? — с тревогой спросил директор.

— На этот раз… нет. Что будете пить?

— Хо-хо! Прольется чья-то кровь! — произнес директор, мелодраматически воздев руки.

— Скажите, что вы будете пить?

— Право, не знаю. Может, коньяку, но…

— Жены боитесь? Она же не играет в «Нитуш».

— Верно, но…

— Коньяк и закуску на второй стол. Ну как, директор, разрешите Николетте сыграть Нитуш? Прошу вас, для меня это очень важно. Я вас, Цабинский, никогда ни о чем не прошу…

— Это уже четвертая! Боже, сколько я настрадался от женщин!

— Кто же претендует на роль?

— Качковская, директорша, Мими, теперь еще Николетта.

— Повторить! — потребовала Майковская, постучав рюмкой о поднос. — Надо дать роль Николетте. Я уверена, что она не согласится: с ее деревянным голосом можно только танцевать, а не петь. Но в том-то и дело, что роль все же надо дать ей.

— Я уж не говорю про свою бабу, но и Мими и Качковская оторвут мне голову.

— Не очень большая потеря. Я сама им все объясню. Эх, и веселенький же выгорит фарсик. Понимаете, сегодня явится сюда ее обожатель. Вчера она хвалилась перед ним, что директор имел в виду именно ее, когда объявил в газете, что роль Нитуш сыграет очаровательная и темпераментная N.

Цабинский понимающе усмехнулся.

— Только никому ни слова. Увидите, что будет. При нем она для виду примет роль — порисоваться. Хальт тут же устроит проверку и завалит ее… при всех; потом придется отобрать у нее роль и отдать другой.

— Страшна твоя ненависть.

— Ба, в ней наша сила.

Они пошли в зал, где актеры уже собрались в ожидании репетиции.

В первых рядах партера группами сидели актеры и актрисы. Пока в оркестре настраивали инструменты, актеры разговаривали, смеялись, шутили и жаловались на свою судьбу.

За столиками на веранде собиралась публика. Со всех сторон доносились нестройные голоса, звон тарелок, скрип стульев. Облака папиросного дыма поднимались под самую крышу. Устанавливался привычный ритм многолюдного ресторана.

Вошла Янка Орловская, села за один из столиков, подозвала официанта:

— Простите, директор театра уже здесь?

— Да, здесь!

— Который из них?

— Что вам угодно?

— Извините, который из этих господ Цабинский?

— На седьмой четыре водки! — крикнул кто-то из посетителей.

— Сию минуту!

— Пива!

— Который из этих господ директор? — терпеливо переспросила Янка.

— Сию минуту к вашим услугам! — отвечал официант, бегая от одного столика к другому и принимая заказы.

Янка чувствовала себя неловко. Казалось, что все, даже официанты, скользившие с грудами тарелок и кружек, наблюдают за ней. Янке стало как-то не по себе. Сидела она довольно долго, пока не вернулся официант. Он поставил перед ней заказанный кофе.