Комбинат - [2]

— Меня там за шпиона не примут? — мрачно осведомился Селиванов. — Вынюхивающего тайны секретного предприятия? Главный секрет которого в том, что оно давно не работает…

— Вообще говоря, с этим сейчас тоже нужно осторожно, — серьезно ответил главный. — Действуйте только открытыми методами, показывайте редакционное удостоверение, в Штирлица играть не нужно… особенно, знаете ли, лазить в дырки в заборах и все такое. Если на комбинате разруха с начала девяностых, такие дырки там наверняка есть…

— Думаю, они там и в восьмидесятых были, — усмехнулся Николай.

— … но не хотелось бы потом по телефону вызволять вас от местных ФСБшников, — закончил главный. — Не говоря о том, что какой-нибудь озверевший от водки и безделья вохровец может и пальнуть, не разбираясь.

— Ладно, не маленький, — огрызнулся Селиванов. — Напишу я вам про ваш обломок империи. Красноленинский, надо же… небось, еще и краснознаменный…

— Да, он действительно ордена Красного Знамени, если я правильно помню, — невозмутимо подтвердил главред. — Ну вот и хорошо. Зайдите к Тамаре, командировочные получите, как обычно.

* * *

Поезд подползал к станции, словно советский школьник — к кабинету стоматолога: петляя из стороны в сторону и всячески оттягивая неизбежное. Моросил безнадежный осенний дождь; когда Селиванов выезжал из Москвы, там, несмотря на третью декаду сентября, еще вовсю сияло и припекало лето, которое даже не хотелось называть «бабьим», однако в этих краях практически на той же широте погода и общий пейзаж скорее напоминали ноябрь. За окнами бесконечно тянулись чахлые рощицы, заросли борщевика и чертополоха, мутные лужи и болотца, утопающие в осенней грязи деревеньки с покосившимися избами — полумертвые или вовсе обезлюдевшие, бурые раскисшие поля (кое-где можно было заметить грузовик или трактор, похоже, давно уже ржавеющий без движения), длинные ряды облупившихся сараев, деревянные и бетонные заборы, исписанные и изрисованные непристойностями (Николай отметил с усмешкой проникновение цивилизации в провинцию — помимо традиционных русских выражений, пару раз ему попалось на глаза слово «fuck», правда, написанное с ошибкой, через «а») — и вот, наконец, показался пригорок, увенчанный церковью с обшарпанными стенами, но с явно недавно отреставрированным куполом, и тут же мимо окон нехотя проплыли громоздкие бетонные буквы «КРАСНОЛЕНИНСК». Потянулись ржавые гаражи и первые пятиэтажки. Рельсы разветвились, затем еще и еще раз — скромный райцентр неожиданно оказался довольно-таки крупным железнодорожным узлом. Поезд, однако, еще замедлил ход, словно всех этих рельсов ему было мало, и долго полз вдоль бесконечного товарняка, закрывшего от Николая город. Селиванов подумал, что в эпоху расцвета комбината таких товарняков, привозивших сырье и увозивших тщательно упрятанную готовую продукцию, здесь, наверное, было много. Вероятно, этим и объясняется обилие рельсовых путей. Ныне некоторые из них уже зарастали травой.

Наконец состав миновал голову товарняка и, прогромыхав еще немного вдоль высокого бетонного забора с колючей проволокой поверху, вполз на станцию. Простуженный репродуктор с перрона сообщил, что стоянка поезда — три минуты. Николай взвалил сумку на плечо и, следом за какой-то бабкой в платочке, тащившей одной рукой набитую кошелку, а другой — плаксивую внучку, вышел из осточертевшего вагона под дождь. Перрон был практически пуст — не считая его и бабки с внучкой, в Красноленинске сошло еще, кажется, три или четыре человека со всего поезда.

Пройдя насквозь через обшарпанное, навсегда провонявшее куревом здание вокзала, Николай толкнул массивную дверь с треснутым стеклом и задержался под козырьком, оглядывая из укрытия узкую и длинную привокзальную площадь. Откуда-то отсюда должны ходить автобусы… Ни одного автобуса он, однако, не увидел — равно как и чего-либо похожего на остановку — а увидел лишь пожарную каланчу на противоположной стороне площади, заколоченный магазин слева от нее, длинные торговые ряды справа (несколько особо упорных торговцев маячили под дощатыми навесами, откуда бахромой стекал дождь, но в целом рынок был пуст) да мокнущий на асфальте мусор. Посреди площади торчал памятник понятно кому, указующий в сторону вокзала. «Типа, чего приперлись, садитесь в поезд и катите отсюда», — усмехнулся про себя Селиванов. Если же интерпретировать жест вождя пролетариата согласно сторонам света, то (насколько Николай мог судить в отсутствии солнца) верный путь для товарищей лежал на северо-восток. Перед постаментом догнивал под дождем тощий букетик — вероятно, дар от местного отделения КПРФ.

Ну да — депрессивная российская провинция. А что он рассчитывал увидеть — Нью-Йорк? (Ему вспомнилась кондиционированная свежесть уютных нью-йоркских автобусов, мягко приседающих на остановках для удобства пассажиров-инвалидов. Сейчас, небось, придется трястись на каком-нибудь воняющем бензином чудовище с изрезанными сиденьями…)

— Такси, командир?

Николай повернул голову. К нему обращался неопределенного возраста мужик в короткой потрепанной кожаной куртке и тренировочных штанах с тремя полосками (в последний раз Селиванов видел такие в каком-то фильме о временах перестройки). Зубы у водителя были редкие и кривые, почти коричневые от табака; спереди не хватало двух, одного сверху и одного снизу… Брился он в последний раз, вероятно, дня два назад. В целом, доверия этот тип не внушал.