Комбинат Эскулапа - [7]

Вот оно в чем дело: все мы люди, даже и нелюди некоторые, и все - с тараканами. Одного таракана зовут ОКР - обсессивно-компульсивное расстройство. То есть: обсессия - одержимость, компульсия - навязчивые, а вовсе не сатанинские, как нам расписывает газета, ритуалы. Выполняются часами. Заразны. Пока человек не уймется: все хорошо, он никуда не уйдет.

Почему преступника всегда тянет на место преступления? Потому что он вечно думает, что кого-то не погасил и не выключил.

Ни с кем так не бывало? В смысле там - газ? Утюг? Дверь подергать? По дереву постучать?

Вот почему "иногда они возвращаются".

Надо открыть специальную клинику для лечения ОКР. И все проявятся, всех под замок! В наручниках!

Один полгода в строительную трубу ходил смотреть, как там жена лежит.

Фрейд полагал, что такие фигуры что-то сделали, но очень давно, еще до начала времен. Тут он крупно ошибся! Не до начала, а недавно!

Только что!

"Не забыл ли я пистолет-пулемет рядом с трупом?" - эта мысль не дает негодяю покоя.

Такое надо лечить.

Это лечится тем, что у человека вырабатывают уверенность в себе, она же - тренинг ассертивности. Каждому хочется, чтобы - верняк. Сделано - могила.

Термист

Это человек особенных качеств и наглухо скованных душевных движений. Нет, не так: ЭТОТ человек был особенных качеств и наглухо запертых душевных движений.

Термисты - сотрудники ожогового центра.

Я не стану описывать условия и специфику работы. Это лишнее. Лежат там, бывает, годам. В стерильных камерах, на импортных песочных матрацах, подлаживающихся под формы тела, а когда начинаются перевязки и пересадки лоскутов... нет, достаточно.

По задумке, мы, студенты пятого курса, должны были побывать в ожоговом центре и посмотреть, как там идут дела.

Дела шли заведенным путем.

Нас встретил куратор: человек, о котором ходили легенды: во-первых, без содержания; во-вторых, сам он своими действиями не подавал к ним никакого повода.

Просто-напросто он был высок, худ, с волчьим лицом и повадками. Огромные редкие зубы, клешнеобразные лапы, абсолютная неспособность к улыбке. Голос покойного генерала Лебедя. Стиль общения - тот же. Что понятно: человек подневольный, военный, благо дело было в Военно-медицинской академии. Фантомас мог запросто и нервно топтаться в углу, прикуривая сигарету от предыдущей.

Он нисколько не истязал нас, не спрашивал, не гонял. Всем поставил зачет. Скупо и дозированно информировал, многое показывал. Мне стало понятно, что термистом я не стану никогда, хотя и так было ясно.

Однажды он рассказывал об объеме обожженной поверхности, при котором более или менее вероятно выживание. Ведь самый вред - не от самого ожога, а от того, что в кровь попадают продукты распада и, скажем, блокируют почки.

Он говорил, что половина - это очень плохо. Конкретнее говорил мало. Как изучишь, кому поставишь эксперимент?

Под занавес термист, щурясь и взвешивая каждое чеканное слово, произнес:

- Есть мнение, что у некоторых лиц может существовать определенное представление...

Он говорил о материалах опытов над заключенными, поставленных в нацистских - и не только, я думаю, хотя нам важнее было лес валить - лагерях. Я уверен, что термист располагал этими сведениями и пользовался ими.

Бог обращает ко Благу любое Зло. Не унывайте, граждане: этот грех, по-моему, смертный; я что-то забыл, приунымши.

Сердце, разбитое голубой, но целой, кружкой

Покойный дед, Небесное ему Царствие, дожил до золотой свадьбы и не раз назидательно говорил мне нечто солдатское-походное: "Ложку, бритву и жену - НЕ ОТДАВАЙ НИКОМУ". Старенький уже был, и поучал часто.

Потом говорил: "Говны вы все", и ложился поспать.

Как же не дать, когда каждая сволочь норовит воспользоваться, не спросясь?

Помню, как я устроился интерном в свою первую больницу. И там, конечно, вызубрил назубок окружной пищеварительный устав чаепития.

Завел себе персональную кружку, от сердца оторвал. Раки очень тяжело расстаются с вещами.

Такие персональные кружки имелись у всех.

Ну, и послали меня вскоре на какие-то курсы дополнительного врачевания. Вернулся через месяц, спрашиваю у своего подельника, колоссального объема сослуживца:

- Ну, что? Как моя кружка? Была ли она мне верна? Что-то я ее не вижу?

Коллега развел ручищами, по женской мечте в каждой:

- Я вынужден признать, что за все время вашего отсутствия она занималась откровенной проституцией.

"Вешай, братцы, вешай! Вешай осторожно!"

Недавно я про это уже писал, так что самому странно:

Это был у Марка Твена такой стих в одном рассказе, от которого (стиха) некто - автор, что ли - сошел с ума:

"Режьте, братцы, режьте, Режьте осторожно! Режьте, чтобы видел Пассажир дорожный!"

Речь шла о билетах в автобусе. "Красный (речитативом) стоит № центов, желтый стоит №№ центов, и так далее". И о билетере, который это самозабвенно распевал.

...И вот бригаду Скорой помощи пригласили на очередное повешение. Они ехали и все боялись, что опять попадут на сорок дней: угощаться, поминать, разыскивать свежих...

Но нет, не свежих. Сорок дней - это да, зато на улице, в Мурино. Повесился один. А какой-то маньяк вскрыл ему брюхо уже потом.

Наверное, грешный был человек, и вовсе не Прометей, так что печень ему выклевывали обычные вороны с помойки, и шею тоже они исклевали всю. Но сорок дней есть сорок дней! плевать на печень, когда душа уже перед Богом.