Комбат в западне - [7]

Когда протокол был подписан и все формальности утрясены, Бородин подозвал официанта и попросил принести бутылку водки. В опустевшем ресторане задержались майор ОМОН и Свиридов с Бородиным. У двери майора ждали его ребята, так ни разу за все время операции не снявшие маски.

Тело унесли. На полу оставался лишь очерченный мелом контур, толстый и неряшливый, будто выведенный пьяной рукой. Бутылка водки на троих была выпита быстро.

— Ну, мужики, знайте, я бы с вами посидел, но дела ждут.

И действительно, майора уже звал один из его парней, сжимая в руке рацию.

— Вот видите, и посидеть не дадут. Чиркни-ка мне свой адрес, Паша.

Свиридов тут же на салфетке написал телефон и адрес. Майор спрятал салфетку в карман на рукаве камуфляжной куртки, пригладил липучку, взглянул на шеврон с двуглавым орлом, подмигнул Бородину:

— До встречи, мужики. А может, вас куда подбросить?

— Мы сами доберемся, спасибо, Петя.

Мужчины пожали друг другу руки и распрощались.

— Ловко ты! — сказал Павел, глядя в глаза Сергею Бородину.

— А что мне оставалось? Ведь он мог и полоснуть.

— Да ну, брось ты! Я бы его сделал.

— Сделал — не сделал… Думай еще. В общем, ты, Паша, мой должник, я тебе жизнь спас.

— Ладно, один ноль в твою пользу, — мужчины ударили по рукам и не сговариваясь обернулись на ярко освещенное окно ресторана, где маячил силуэт знакомого официанта. — Больше в этот ресторан никогда не пойду, — сказал Свиридов.

— Да уж, прошлого не вернешь, все засрано. Даже этот святой ресторан.

— Куда сейчас? — спросил Бородин. — А куда ты хочешь?

— Я одно знаю — спать не хочу.

— Поехали за город, на дачу, а? Вот сейчас, знаешь, Серега, я бы и от бабы не отказался.

— Я бы тоже.

— Вернемся, бабы, может, еще не разошлись?

— На хрен тебе здешние бабы! У меня блокнотик с собой. Сейчас позвоним и через час будут в любом количестве, любого качества. И знаешь что теперь бабы спрашивают?

— Откуда мне знать, — Бородин пожал плечами.

— Они сейчас задают один и тот же вопрос: сколько заплатишь и сколько с собой презервативов брать.

Бородин расхохотался:

— Ну что ж, хорошо. На эти два вопроса у меня есть весомые ответы. А у тебя?

— И у меня тоже. Но учти, я угощаю, вернулся из командировки, плавно перетекшей в отпуск.

— Ты, так ты. А завтра, даст бог, я тебя угощу.

— Вот и договорились. Давай, звони своим подругам.

— Нашел подруг, я ни лиц, ни задов их не знаю.

— Значит, секс по телефону?

— Какой скажешь, такой и будет.

Глава 2

Редко можно найти человека, который не любил бы рассматривать собственные фотографии. Исключением не являлся и Борис Рублев. Правда, времени у него на это почти никогда не оставалось. Даже альбома за всю свою сорокалетнюю жизнь он так и не завел, хотя порывался сделать это много раз. Но, как правило, все было недосуг. То одним был занят, то другим, руки так и не доходили до фотографий, сложенных в две картонные папки, на которых его же рукой было написано на одной фиолетовыми чернилами, а на другой красным карандашом: «Борис Рублев. Фотографии».

Может быть, желание покопаться в прошлом, посмотреть и перебрать фотографии было связано с тем, что утром Борис Рублев, стоя перед зеркалом и глядя на свое намыленное лицо, держа в правой руке бритву, вдруг подумал: «Мыльная пена напоминает седую бороду. А вот бороды я так никогда и не носил. Может, попробовать?»

Но его правая рука, повинуясь совершенно иному приказу, повернулась к щеке, и бритва принялась снимать пену вместе со щетиной.

Борис Рублев брился тщательно. Он вообще все любил делать старательно и аккуратно. Комбат брился на этот раз довольно долго, может быть, потому что никуда не спешил. Дважды порезался — один раз у виска, а второй на подбородке.

— Вот незадача! — пробурчал Борис Рублев, сплевывая мыльную пену в умывальник. — Никогда не получается, чтобы без порезов.

Наконец с бритьем было покончено. Рублев холодной водой ополоснул лицо, избавляясь от остатков пены, а затем налил в ладонь терпкого одеколона, запах которого напоминал цветущий табак, и принялся похлопывать себя по щекам. Когда щеки перестало жечь, он посмотрел на свое отражение в зеркале и только сейчас, словно бы впервые, увидел свое лицо и подумал: "Черт побери, а я уже совсем не мальчик! Совсем не тот юноша, каким был.

А каким я был?" — тут же спросил сам себя Рублев.

И ему страстно захотелось разобрать свои фотографии.

«Что это со мной? — подумал Рублев, — сентиментальным я стал, что ли?»

Ему даже в голову не пришло, что тяга к фотографиям всегда приходит у мужчины в определенные моменты — именно в те, когда его жизнь начинает меняться. Человек может и сам не знать о том, что его ждут перемены.

Но внутреннее чутье подсказывает, что впереди вскоре может начаться другая жизнь и надо подвести итоги, надо оглянуться назад, все взвесить и только после этого можно делать единственно верный шаг, который не приведет к ошибке и о котором не станешь потом жалеть.

Борис Рублев тщательно вымыл бритву, закрыл флакон с одеколоном, навел порядок в ванной комнате.

После этого он перешел на кухню, где заварил большую чашку крепкого-крепкого чая и вместе с чашкой, с зажженной сигаретой и пепельницей вернулся в комнату.