Командировка - [49]
Хороши были песни. Нынешняя молодежь поет про разные дальние края. А в тех песнях говорилось о соседней роще, о речке, что течет за своей околицей. Они и сейчас сойдутся вечером у Анны Павловны, женщины, что родились на Беломорье и уже нянчат внуков, и заведут ту, с которой в их юности начиналась бесконечная северная кадриль:
Запевает Анна Павловна. Голос у нее не сильный, но очень верный и слух отменный.
негромко начинает она, а другие подхватывают:
Эту песню любил муж. На стене их фотографии висят рядом. У молодой Анны Павловны широко распахнутые радостные глаза, светлая челка над бровями; муж строг, серьезен. Поженились они в двадцать четвертом, а в середине тридцатых его послали на Жижгин, на завод, тогда еще йодовый, а она осталась на материке, не могла расстаться с учениками; и только когда по специальному разрешению Михаила Ивановича Калинина открыли на Жижгине начальную школу, и она переехала на остров. Рядом фотографии сыновей: один в морской форме, двое — пехотинцы; все трое солдаты уже мирного времени.
И дочь. Тоже в солдатской гимнастерке, в берете. Для матери же она навсегда осталась девятиклассницей, такой, какой в последний раз приезжала из Архангельска на каникулы, когда заявила: «Мама, не отговаривай, военком откажет, все равно добьюсь». Школьницу с острова Жижгина, единственную среди детей Анны Павловны мечтавшую учить ребят, а ставшую военным радистом, похоронили далеко от Белого моря, за полтора месяца до Победы. Накануне ей исполнилось двадцать лет. Она писала о скорой встрече дома и что дом этот в разлуке до слез мил ей и желанен. Есть и у Анны Павловны сокровенное желание, и, может, еще соберется она в неблизкую дорогу и побывает в венгерском городке Кеньери, где четвертой справа от железнодорожной насыпи — так подробно написали товарищи — спит ее старшая дочь.
И эту самую трудную дань отдал маленький Жижгин большой войне и большому миру, как отдали ее в суровые годы каждый город, каждый поселок, каждая улица страны, будь то знаменитый Арбат или единственная безымянная улица северного острова.
…А вот сыновья в отца — настоящие беломорцы, мореходы, механики, радисты, крепыши, взрослые, женатые ее сыновья. Семь внучат у Анны Павловны на Жижгине, семь юных Бронниковых, семь бабушкиных баловней. Какое им дело до того, что бабушка — бессменный в течение нескольких сроков секретарь островной партийной организации? Только после смерти мужа взяла самоотвод, оставшись членом бюро.
К ней в гости вечерами заходит новый секретарь — плотник Курьянов. Она поит его чаем с морошкой, и они говорят о том, как нужна Жижгину семилетка, как необходимо переселять людей из бараков, как хорошо, что удалось отдать под детсад целый отдельный дом, о помехах в производстве, перебоях в доставке почты и снабжении. За окном ветер треплет добела выгоревший флаг на крыше нового двенадцатиквартирного дома. Говорит больше Анна Павловна, а Иван Селиверстович, тоже уже немолодой, с сильной проседью, в очках, наклонив голову, слушает, пока четырехлетняя Иринка, живущая у бабушки, не задремлет у него на коленях.
И снова утро. Сегодня «Мудьюг» идет обратным рейсом на Архангельск. Ребятишки замечают его первыми, еще когда он — только точка на горизонте. Они следят, как теплоход, огибая Най-наволок, мыс Никольский, Порт-наволок, Лопатку, Костылиху, мыс Кобылью голову, становится на рейде. К нему уже спешат лодки, с борта на борт бережно передают к трапу сверток с островитянином, который впервые увидит большую землю, помогают подняться и молодой мамаше; с причала глядят провожающие.
Вышла на берег и Анна Павловна, группой стоят вербованные. Они не обращают внимания на немолодую женщину в светлом плаще, хоть уже и знают, что зовут ее Анной Павловной Бронниковой, как знают ее все сто тридцать взрослых и множество детей, живущих на Жижгине, как знает ее команда «Мудьюга» и еще сотни людей в округе.
Только они, вербованные, еще не знают, что между их переменчивыми судьбами и ее судьбой, такой оседлой, уже есть неуловимая связь, они еще не осознают, что, приехав в иные края, они попали в прочный и постоянный мир, который определяют и устанавливают такие люди, как эта женщина. Многие из тех, кто приехал сюда на три месяца, останутся еще на сезон, кое-кто останется насовсем, как оставались до них и другие, и в метриках их детей, в графе о месте рождения будет стоять — «о. Жижгин».
Когда позже Анна Павловна ведет внучку из яслей, Ирочка замечает… скворца. Птица сидит на порожке своего дома и прихорашивается. Значит, теремок обитаем? Вечером забегает средний сын, Энгельс, — он работает на маяке, — и Анна Павловна осторожно спрашивает у него о скворцах.
— А как же? — спокойно говорит Энгельс. — У нас на маяке уже несколько. Это в позапрошлом году их не было, а с тех пор, как заметили одного и стали скворечники готовить, прилетают!
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.