Командарм Лукин - [8]
— Знал, что положено знать высшему командному составу, — усмехнулся Лукин. — Я регулярно получал сводки разведуправления Генштаба. Знал, что после войны на Балканах Гитлер стягивает войска в Польшу.
— А для чего?
— Конечно, не на отдых, как трубят немецкие газеты. Понятно, что фашисты неспроста группируются на наших границах. Но об этом вслух никто не говорит.
— В том-то и дело. — Кирпонос вызвал адъютанта и попросил принести чаю, а сам подошел к огромной карте. — Ты посмотри, Михаил Федорович, вот линия обороны нашего округа — восемьсот шестьдесят километров! И всюду перед нами немецкие войска. Не-ет, они там не отдыхают, а готовятся к удару. Ежедневно немецкие самолеты ведут разведку нашей территории, фотографируют с воздуха систему нашей обороны, они нахально нарушают наши воздушные границы. И совершают не одиночные полеты, а групповые. Я просил Москву разрешить хотя бы предупредительным огнем препятствовать действиям фашистских самолетов. Но меня одернули: «Вы что, хотите спровоцировать войну?»
— В Генштабе об этих нарушениях тоже говорят, — вздохнул Лукин.
Официантка в белоснежном передничке и накрахмаленном кокошнике внесла поднос с чаем и печеньем, неслышно выставила все на отдельный столик и так же неслышно удалилась.
— Ты знаешь, Михаил Федорович, кто теперь в моем кабинете самый частый посетитель? — выдавливая ложечкой лимон, спросил Кирпонос и сам ответил: — Начальник разведки полковник Бондарев. В приграничные районы уже прибыло до двухсот немецких эшелонов с войсками и техникой. В конце мая гитлеровцы начали выселять из приграничных районов мирных жителей. Все гражданские лечебные заведения заняты под военные госпитали. В Польше введено военное положение. — Кирпонос нервничал. Он оставил так и недопитым остывший чай, порывисто подошел к карте. — Вдоль нашей границы немцы нахально рассматривают в бинокли и без биноклей нашу территорию, открыто проводят рекогносцировку. Ты знаешь, что это такое?
— Жди удара.
— Именно. В нашем округе вроде бы немалые силы — пятая, шестая, двенадцатая, двадцать шестая армии, прибывают две новые. Но артиллеристы, саперы, связисты занимаются на полигонах по планам мирного времени. Сколько раз просил я Генштаб разрешить вернуть войска с полигонов, занять укрепленные районы и двинуть войска округа, согласно оперативному плану, к границе! Десятого июня я на свой страх и риск приказал занять предполье приграничных укрепрайонов. Хотя они еще и не совсем оборудованы, но войска укрепили бы их. А из Москвы грозный окрик: «Такое распоряжение немедленно отмените и донесите, кто конкретно дал это самочинное распоряжение!» Как же быть? В старых укрепрайонах оружие снято, а строительство новых не закончено. По сути дела, — все больше распаляясь, говорил Кирпонос, — укрепрайонов как грозных заслонов на пути движения врага у нас не стало. Вот такая картина на сегодняшний день.
— Мрачная картина, Михаил Петрович, — проговорил Лукин, пораженный такими подробностями. — А ведь, судя по всему, в Генштабе не могут не знать о неизбежности скорой войны с Германией. Иначе бы не повернули мою армию в твой округ.
— Конечно, знают! В том-то и парадокс положения, дорогой Михаил Федорович. С одной стороны, укрепляют западные границы: прибыла девятнадцатая армия Конева, твоя на подходе. Скажу больше. Пятнадцатого июня я получил приказ начать с семнадцатого выдвижение всех пяти стрелковых корпусов второго эшелона к границе. А сегодня получил телеграфное распоряжение наркома передислоцировать управление округа в Тернополь и двадцать второго июня занять там командный пункт. При этом меня предупредили, что в ближайшие дни Гитлер может без объявления войны напасть на нашу страну.
— Наконец-то поняли?
— Это с одной стороны. А с другой — Москва не отдает приказа привести в полную боевую готовность войска, и особенно авиацию. Парадокс?
— Сталин все еще боится дать повод для провокаций, — проговорил Лукин.
В кабинет вошли член военного совета округа Ватутин и, к удивлению Лукина, дивизионный комиссар Лобачев.
— Ну вот и твой комиссар прибыл, — проговорил Кирпонос, обращаясь к Михаилу Федоровичу. — Да и эшелоны ваши, наверное, на подходе. Готовьтесь встретить своих забайкальцев.
Вместе с Лобачевым Лукин начал объезжать гарнизоны, куда должны были прибывать соединения и части 16-й армии. В Житомире, Виннице, Бердичеве, Проскурове, Шепетовке командарм и член военного совета осмотрели казармы и летние лагеря.
Штаб армии должен был разместиться в Староконстантинове, и Лобачев уехал туда. Лукин же отправился в Винницу, куда должны были прибыть части механизированного корпуса.
На опушке небольшого леска бойцы разбирали деревянные каркасы палаточных гнезд.
— Стой, Петя, — приказал генерал своему шоферу Смурыгину. К эмке тут же подбежал запыхавшийся молоденький капитан.
— Что вы делаете, зачем понадобились вам эти доски? — строго спросил Лукин.
— Так ведь на новом месте опять палатки ставить, а леса в тех местах маловато. Там все пригодится, по опыту знаем. Когда освобождали Западную Украину, мы весь этот хлам не брали с собой, а прибыли на место — и у нас этих «мелочей» не оказалось. Так что будем грузить все. Не на большую же войну, в самом деле, едем.
Повесть о мальчишках первых послевоенных лет. Главные герои книги на себе испытали, что такое война, разрушившая их мечты, оторвавшая их от родительского дома. И теперь воспитатели «Румии» (ремесленное училище металлистов) прилагают все силы, чтобы совершить перелом в их нравственном развитии. Ребята вынесли из стен училища самое главное в жизни: любовь к труду, уважение к рабочему человеку.
Виктор Муратов знаком читателю по книгам: «Румия», «Светлячок», «Ты люби», «И придут сыновья», «Мы убегали на фронт».Настоящий роман посвящен героической обороне Северного Кавказа и Закавказья во время Великой Отечественной войны.Подкупают глубокое знание автором военно-исторического материала, умение передать точно схваченные детали фронтового быта и, пожалуй, самое главное — мужественная тональность повествования при всей драматичности фабулы.
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.