Кома - [14]

В сознании Сьюзен вновь воскресли предубеждения против хирургов. Может быть, в таких обобщениях и есть доля истины.

В раздевалке они переоделись в свою одежду, а потом в ординаторской выпили по чашке кофе. "А кофе, как ни странно, совсем неплох", – подумала Сьюзен, пытаясь что-то разглядеть сквозь густой дым от выкуренных сигарет, который завис на высоте полутора метров над полом и поднимался до потолка, как смог над Лос-Анджелесом. Сьюзен не думала о присутствующих в ординаторской, пока ее глаза не наткнулись на пристальный взгляд мужчины с пастозно-бледной кожей, плавающий в дыму в углу комнаты над раковиной. Это был Вальтерс. Сьюзен отвела глаза, но затем снова посмотрела в его сторону, полагая, что, в действительности, этот человек и не думает наблюдать за ней. Не тут-то было. Его глазки-бусинки прожигали насквозь табачный дым. Неизменная сигарета висела, прилипнув к самому краю рта. От столбика пепла на кончике сигареты вилась вверх струйка дыма. По какой-то неведомой ассоциации он напомнил Сьюзен Квазимодо из "Собора Парижской Богоматери", только без горба: нелепая омерзительная фигура, как ни странно, чувствовала себя как дома в хирургическом корпусе Мемориала. Сьюзен старалась смотреть в сторону, но ее глаза, как магнитом, притягивались неприятным пристальным взглядом Вальтерса. Сьюзен обрадовалась, когда Беллоуз кивнул в направлении выхода, и все они отставили свои чашки из-под кофе. Дверь находилась рядом с умывальником, и, когда группа покидала комнату, Сьюзен почти физически ощутила, как ее путь пересекся с взглядом Вальтерса. Вальтерс кашлянул и флегматично прохрипел: "Жуткий денек, мисс, не правда ли?", – когда Сьюзен проходила мимо.

Сьюзен не ответила. Она с облегчением избавилась от сверлящих глаз. Вот еще один аргумент в пользу ее нарождающегося отвращения к хирургическому мирку Мемориала.

Группа дружно шагала к БИТу. Его большие двери закрылись за студентами, и внешний мир поблек и исчез. Незнакомая сюрреалистическая обстановка начала выплывать из мрака, когда глаза студентов стали адаптироваться к слабому освещению. Обычные звуки, типа голосов и шагов, поглощались звукоизолирующим слоем на потолке. Преобладали механические и электрические шумы: ритмическое попискивание кардиомониторов и шипящий звук ритмичного циклического движения респираторов. Пациенты помещались в отдельных боксах и лежали на высоких кроватях с невысокими бортиками по краям. Вокруг них стояли неизменные внутривенные капельницы, к которым тянулись трубки, с помощью игл связывающие их с кровеносными сосудами. Некоторых пациентов совсем не было видно за слоями повязок, делавших их похожими на мумий. Несколько больных находились в сознании, и их глаза выдавали страх, балансирующий на грани острого психоза.

Сьюзен оглядела комнату. Ее глаза поймали флуоресцирующий след от сигнала, проносящегося через экран осциллоскопа. Сьюзен понимала, как мало полезной информации она может получить от приборов в силу своего теперешнего невежества. И названия растворов электролитов на флаконах в капельницах, напечатанные на этикетках, не говорили ей ничего. И Сьюзен, и остальные студенты мгновенно ощутили глубоко ранящее чувство собственной некомпетентности. Оно как бы зачеркивало никчемные два года, бездарно проведенные в медицинской школе.

Чувствуя хотя бы тень спасения в единстве, пятеро студентов, тесно сгрудившись, одновременно подошли к центральному посту. Они тянулись за Беллоузом, как выводок щенков.

– Марк, – позвала одна из сестер БИТа, Джун Шергуд.

У нее были густые белокурые волосы, умные глаза смотрели через довольно толстые стекла очков. Она, несомненно, была довольно привлекательна, и острые глаза Сьюзен тут же заметили изменение в манерах Беллоуза.

– У Уилсона отмечалось несколько ранних желудочковых экстрасистол, и я сказала Дэниэлу, что нам стоит прокапать ему лидокаин, – Шергуд подошла к стойке поста. – Но старина Дэниэл все никак не может составить себе определенное мнение насчет этого, – она протянула ленту электрокардиограммы Беллоузу. – Вот, посмотрите на эти желудочковые экстрасистолы.

Беллоуз посмотрел на пленку.

– Да нет же, не здесь, – продолжила мисс Шергуд, – здесь идут его обычные предсердные экстрасистолы. Вот здесь, справа, – указала она Беллоузу ивыжидающе взглянула на него.

– Выглядит так, что ему действительно не помешала бы капельница с лидокаином, – улыбнувшись, сказал Беллоуз.

– Ну я же говорила, – ответила мисс Шергуд. – Я смешала такое количество лидокаина с пятьюстами миллилитрами 5%-го раствора декстрозы, чтобы он получал примерно два миллиграмма в минуту. Капельница уже готова, и я сейчас бегу ее ставить. И вот еще: когда вы будете заполнять лист назначений, запишите туда, что я дала ему еще пятьдесят миллиграмм в таблетке, как только первый раз увидела экстрасистолы. Кстати, вы бы поговорили с Картрайтом. Я имею в виду, что он уже в четвертый раз не может сделать простого назначения. Я не хочу, чтобы мы это замалчивали, а то потом могут быть проблемы.

И мисс Шергуд убежала к больному раньше, чем Беллоуз мог как-то отреагировать на ее речь. Ловко и уверенно она распутала клубок трубок на капельнице, тянущихся к разным флаконам. Приладив капельницу, она начала капельное введение лидокаина, регулируя скорость подачи раствора колесиком под флаконом. Быстрый диалог между Беллоузом и сестрой не вдохнул жизни в угасающую уверенность студентов в себе. Очевидный профессионализм сестры заставил их почувствовать себя еще более беспомощными. Их также удивили начальственный тон и видимая напористость медсестры, которые были далеки от тех представлений о традиционных профессиональных отношениях между врачами и средним медперсоналом, с которыми им до сих пор приходилось сталкиваться.