Колымский котлован. Из записок гидростроителя - [41]

Обычно в это время на ЛЭП с трудом пробиваются последние лесовозы. На горбу леса пристраиваются бочки с горючим, ящики с макаронами, тушенкой, мешки с мукой и хлебом. Из-под колес брызжет на ящики грязь и стекает с них, застывая к вечеру коричневыми сосульками.

В это время и наступает охотничья пора. Неудержимо тянет в лес, на озера. Не теряя надежды на отпуск, мы исподволь готовились.

Андрей тоже собирался. От него буквально ничего не удается скрыть. Он просит Талипа сделать ему ружье или на худой конец лук и стрелы. За мной ходит по пятам.

— Дед, а складной нож возьмем? Смотри, куда я его запрятал, — заговорщицки сообщает он и поднимает рубашку. На голом пузе болтается на веревке складник. — Никому, понял? — шепчет он. — А собак всех возьмем? А незаметно будет? — ластится он, заходя с другого боку.

— Да ты что, Андрей, мы же ни от кого ничего не скрываем. У нас нет от бригады секретов.

— А зачем тогда с дядей Славой шептался? И Талип говорил: «Поменьше языком мели».

— А он говорит правильно, уж слишком ты разговорчив.

Через пять минут:

— Посмотри, я котелок надраил, — блестит в руках Андрея банка из-под сухого молока.

— А может, ты все-таки, Андрей, останешься? Кому-то и здесь надо хозяйничать. Не дело нам обоим уезжать.

У Андрея тревожно вздрагивают губы.

— А бугор ведь останется, — торопится пояснить Андрей. — Ты меня, дед, не хочешь брать, да?

Смотреть на него становится больно. Он не просит и не плачет. Забивается в угол и сидит подолгу без движения, не соблазняясь ни играми, ни собаками. Даже не идет на зов Талипа.

— Ты заболел, Андрей? — спросил я.

Он молчит.

— Что с тобой, Андрюха, дружище?

— Заболел, — покорно соглашается он. — Журавлиной болезнью, как дядя Слава. Я заждался, когда мы поедем на охоту. Я теперь не твой? А ты все-таки мой дед…

Я не выдерживаю.

— Стоит ли огорчаться заранее, Андрюха-горюха?

И Андрея сразу словно подменяют.

— Я не огорчаюсь, дед, нет, нет. Это показалось. Одному ведь тебе плохо. Я тебя выручать буду. Вот увидишь, дед!

Голосок звенит, глаза блестят. И он уже не отходит от меня ни на шаг.

Суббота выдалась пасмурной. Тускло пестрели склоны гор, на проталинах голубея стланик, по распадкам тянуло кедровым орехом, сыростью. Мы с Димкой вернулись с промозглого участка, где поставили анкерную переходную опору. Перекусили и повалились на нары. Ночь была кошмарно долгой. Ныли старые раны, ломило суставы и поясницу. Утром за палаткой я услышал гул моторов. Парни повскакивали, наскоро оделись и вышли. Я следом. Осмотрел только что привезенный лес на опоры. Неважный, при погрузке кора облетела, ясно — побит короедом.

Иду на монтажную площадку.

Славка стоит в кругу ребят.

— А воздух какой, братцы, — потягивает он носом. — А? Горы, как киты.

— Хватит, Славка! Станком бы занялись, — сердится Димка. — А то скоро новый механик нагрянет, а у нас еще ни у шубы рукава.

— На черта нам этот «макензен», при одном взгляде на него мутит, — говорит Славка.

Буровой станок ребята окрестили «макензен». Его купили, вернее, нашли в металлоломе и продали нам по копейке за килограмм, а мы сдали взамен 20 тонн другого металлолома. Станок с табличкой на лобовой части: «М — Уралец 19 — БУ2 — 39 г. З-д Макензен советского государственного акционерного о-ва в Германии г. Магдебург, № 60». Но он никуда не годится. Вместо главного вала у этого «макензена» воткнуто бревно. А на боку станка Славка нарисовал черепаху.

Ребята ходят вокруг него и зубоскалят. Нечем бурить. И это не техника. И так бьют баклуши не один час. Но вот из-за поворота показывается «газик» и подруливает к площадке. Все смолкают. Из кабины выпрыгивает маленький, смахивающий на подростка человек. Подходит. Рыженький, седенький.

— Механик, — представляется он. — А вас я сразу узнал, — говорит он мне. — Будем знакомы, — и протягивает конверт.

— Как дорога?

— Расхлестанная вдрызг, — поспешно отвечает механик, — едва прорвались, не сегодня-завтра ей каюк.

Приглашаю гостя на чай с дороги.

— Спасибо, только что перекусили у Марьиного ручья. Великолепная, знаете ли, здесь вода, больше пьешь — больше хочется. Ну, а вы как тут?

— А нам говорили, академика пришлют из бригады Нельсона, — неловко шутит Димка.

— А я и есть механик, — не смущаясь, отвечает приезжий. — И зовут меня Карлом Францевичем.

Все внимательно прислушиваются — любопытно. Карл Францевич подходит к станку.

— Сию же минуту извлеките бревно! — приказывает он. — Несовместимо.

Он ныряет под станок с одного конца, выныривает с другого, ловко влезает в кабину, юркает под капот, близоруко осматривает, обнюхивает.

— Никуда не годится эта рухлядь, — с надеждой обращается к нему бригадир.

— То есть как не годится? — округлил глаза механик.

— Да вот так, мы уже сколько около него топчемся, кто его сюда притащил, тот пусть крутит гайки!

— Как разговариваете! — вдруг кричит маленький механик.

Все удивленно замолчали.

Он, подбоченившись, подскочил к бригадиру.

— Издевательство! — у механика дергалось правое веко.

Шутит или всерьез?

— Может, вы имеете лучший станок? Так покажите мне его! Надо работать! — Карл Францевич вскинул на нос большие очки в перламутровой оправе. Смешон — похож на лягушку. — Вы понимаете, что эта линия пусковая, ее ждут?