Колымские рассказы. Стихотворения - [227]

В совершенстве чистых нот,

Как цветы, сплетают руки,

Затевая хоровод.

Старой тайны разрешенье,

Утвержденье и ответ

В беспорядочном круженье

Этих маленьких планет.

Над развернутой бумагой

Что-то тихо прошуршав,

Наклоняются, как флаги

Не знакомых мне держав.

И сквозь ветви, как «юпитер»,

Треугольный солнца луч

Осветит мою обитель

До высот нагорных круч.

Вот и сердцу легче стало,

Ветра теплая рука

По листу перелистала

Книгу клена-старика.

* * *

Мне все мои болезни

Давно не по нутру.

Возьму я ключ железный

И сердце отопру.

Открою с громким звоном,

Со стоном и огнем.

Паду земным поклоном,

Заплачу о своем —

О всем, что жизнь хранила,

Хранила, хмуря бровь,

И вылила в чернила

Темнеющую кровь.

Химический анализ

И то не разберет,

Что вылилось, как наледь,

Не всасываясь в лед.

Зимний день

Свет, как в первый день творенья —

Без мучительных светил

И почти без напряженья

Пресловутых вышних сил.

Будто светит воздух самый,

Отражая светлый лед,

И в прозрачной райской драме

Освещает людям вход.

Там стоят Адам и Ева,

Не найдя теплей угла,

Чем у лиственницы – древа

Знания добра и зла.

Сольвейг

Зачем же в каменном колодце

Я столько жил?

Ведь кровь почти уже не бьется

О стенки жил.

Когда моей тоски душевной

Недостает,

Чтобы открыть для воли гневной

Пути вперед.

И только плеть воспоминаний

Бьет по спине,

Чтобы огни былых страданий

Светили мне.

Навстречу новым униженьям

Смелей идти,

Ростки надежд, ростки сомнений

Сметя с пути.

Чтобы своей гордилась ролью

Века, века

Лесная мученица – Сольвейг

Издалека.

* * *

Опять сквозь лиственницы поросль

Мне подан знак:

Родных полей глухая горесть —

Полынь и мак.

Я притворюсь сейчас растеньем,

Чтоб самому

Понять всю подлинность цветенья.

И я – пойму.

Все, что лежит в душе народной,

В душе земной,

Сейчас у края преисподней

Навек со мной.

Мне не дано других решений,

Иных путей,

Иных надежд, иных свершений,

Иных затей.

Я на лесной расту тропинке

От мира скрыт.

Единой маковой росинкой

Я буду сыт.

Я знаю – сердце не остынет

От злых обид,

Пока сухой язык полыни

Еще шуршит.

* * *

Все людское – мимо, мимо.

Все, что было – было зря.

Здесь едино, неделимо

Птичье пенье и заря.

Острый запах гретой мяты,

Дальний шум большой реки.

Все отрады, все утраты

Равноценны и легки.

Ветер теплым полотенцем

Вытирает щеки мне.

Мотыльки-самосожженцы

В костровом горят огне.

Воспоминание

Соблазнительные речи

До рассветных янтарей.

Новый день – судьбе навстречу

По следам богатырей.

Жизни сказочное зелье,

Выпитое за углом,

И отравленным весельем

Наполняющее дом.

Я с тобой, Россия, рядом

Собирать пойду цветы,

Чтоб встречать косые взгляды

И презрительные рты…

* * *

В тарелке оловянной

Нам солнце подают,

По блюдечкам стеклянным

Небрежно разольют.

Чтоб завтраком отличным

Доволен был любой.

Несут кисель брусничный

На льдинке голубой.

* * *

Я знаю мое чувство емкое,

Вмещаюшее все на свете,

И заберега кромки ломкие,

И склеивающий льдины ветер.

И ветер рвется в небо бледное,

Чтоб сосны, пользуясь моментом,

Звучали точно струны медные

Величественного инструмента.

Играет сломанными ветками

В нетерпеливом ожиданье

Такого горького и редкого,

Обещанного мной свиданья.

А там, в стране метаний маетных,

Настойчиво и неизменно

Качают солнце, словно маятник

Медлительных часов вселенной.

Из дневника Ломоносова

Бессмертен только минерал,

И это всякому понятно.

Он никогда не умирал

И не рождался, вероятно.

Могучее здоровье есть

В обличье каменной породы,

И жизнь, быть может, лишь болезнь,

Недомогание природы.

* * *

Сумеешь, так утешь

И утиши рыданья.

Увы! Сильней надежд

Мои воспоминанья.

Их ворон бережет

И сам, поди, не знает,

Что лед лесных болот

Вовеки не растает.

Под черное стекло

Болота ледяного

Упрятано тепло

Несказанного слова.

Жил-был

Что ж! Зажигай ледяную лампаду

Радужным лунным огнем.

Нынешней ночью и плакать не надо —

Я уж отплакался днем.

Нет, не шепчи и не бойся огласки,

Громко со мной говори.

Эту старинную страшную сказку

В тысячный раз повтори.

Голосом ночи, лунного света,

Горных обрывов крутых:

– Жил-был Король недостойный поэтов

И недостойный святых…

Однажды осенью

Разве я такой уж грешник,

Что вчера со мной

Говорить не стал орешник

На тропе лесной.

Разве грех такой великий,

Что в рассветный час

Не поднимет земляника

Воспаленных глаз.

Отчего бегут с пригорка,

Покидая кров,

Хлопотливые восьмерки

Черных муравьев.

Почему шумливый ясень

С нынешнего дня

Не твердит знакомых басен

Около меня.

Почему глаза отводят

В сторону цветы.

Взад-вперед там быстро ходят

Пестрые кусты.

Как меня – всего за сутки

По часам земли

Васильки и незабудки

Позабыть могли.

Я-то знаю, в чем тут дело,

Кто тут виноват.

Отчего виски седели

И мутился взгляд.

Отчего в воде озерной

Сам не узнаю

И прямой и непокорной

Молодость мою?

* * *

Нет, не рука каменотеса,

А тонкий мастера резец

Из горных сладивший откосов

Архитектуры образец.

И что считать судьбой таланта,

Когда узка его тропа,

Когда земля, как Иоланта,

Сама не зная, что слепа,

К его ногам, к ногам поэта,

Что явно выбился из сил,

Несет цветы другого цвета,

А не того, что он просил.

Где легендарные сюжеты

Дают любому напрокат,

И солнце там по белу свету

Полгода ищет свой закат.

Календаря еще не зная,

Земля полна своих хлопот,

Она пургой в начале мая

Любые песни заметет.

Но у кого же нет запаса,

Запаса горя в дальний путь,

Чтобы скитаться без компаса,