Колумбы российских древностей - [37]

В ходе таких разысканий и приобретений члены кружка не однажды получали возможность знакомиться с известными в то время нумизматическими собраниями, позже оказавшимися распыленными. Большая часть таких коллекций, очевидно, была создана на базе крупных монетных и других кладов. Так, по сведениям, собранным для Румянцева архимандритом Тимофеем, мешок монет, проданный на рынке наследниками исправника Ольшанского, представлял собой остатки части попавшего к нему клада татарских монет, обнаруженного в Харькове. Часть нумизматического собрания В. Щита также составили монеты, найденные в Дризинском повете (район Орши) при рытье колодца. Остатками такого клада могли быть и 1228 монет, привезенные купцом Надуевым с Макарьевской ярмарки. Из них Румянцев купил «небольшое число серебряных копеечек»[110].

Научно-историческая ценность вещественных памятников у сотрудников Румянцева не вызывала сомнений. Постепенно они начали выходить за рамки традиционного собирания, ставя перед собой задачу источниковедческой интерпретации обнаруженных находок. Одним из наиболее ярких примеров такого подхода к вещественным памятникам была попытка изучить Черниговскую гривну.

Золотая круглая медаль, представляющая собой амулет — «змеевик» с русской колончатой именной надписью и круговой греческой по сторонам изображения архангела Михаила на одной стороне и с изображением медузы и русской и греческой надписями — на другой, привлекла внимание современников сразу же после ее открытия в 1821 г. Назначение, изображения и надписи этого памятника получили противоречивые объяснения. В ней видели монету или украшение русского происхождения, амулет, византийский талисман, древний знак отличия и т. д.

От Калайдовича сотрудники Румянцева узнали о находке Черниговской гривны, с ним Румянцев связывал и объяснение этого памятника. Как и многие его современники, Калайдович колебался в определении назначения змеевика, считая его то гривной, русского или византийского происхождения, то наградным знаком, полученным от византийского императора Владимиром Мономахом, то, наконец, иконой, предназначенной для ношения на груди. В частных коллекциях ученый обнаружил еще несколько «змеевиков», разновременных по происхождению и отличавшихся деталями изображений и надписей. Верно определив имевшиеся на них изображения архангела Михаила и великомученика Никиты, Калайдович понял, что именно с ними и следует связывать назначение Черниговской гривны и подобных ей памятников. Позднейшие исследования показали, что в апокрифических сочинениях архангелу Михаилу и великомученику Никите приписывается особая роль победителей многоименного беса, а сами змеевики с их изображениями выступают как амулеты, целители от болезней.

Более определенно Калайдович высказался о времени создания памятника. Аналогию изображения архангела Михаила он находит на шишаке великого князя Федора Ярославича, на печатях новгородских и тверских грамот конца XIII — начала XIV в. Другую особенность исследователь увидел в «призывании на помощь имени божия или его угодников», также встречавшееся в древнейших памятниках. Наконец, в качестве важного датирующего признака Калайдович указывал на эпиграфические особенности славянских надписей змеевика: «Славянские буквы, изображенные на золотой гривне, по древнейшему своему начертанию и сравнению с другими могут принадлежать к XI или XII веку». Он отдал явное предпочтение палеографическому анализу памятника перед историческим, хотя тогда уже получило распространение мнение, что присутствие на гривне имени Василия могло быть связано с христианским именем Владимира Мономаха. Теперь считается доказанным, что амулеты типа черниговского относятся к XI–XII вв., а находка Черниговской гривны в местах, где охотился Владимир Мономах, дает основания связывать ее с именем этого князя[111].

Таким образом, основные выводы ученого о Черниговской гривне оказались слишком неопределенными и осторожными. Может быть, именно поэтому и сам Калайдович, чувствуя их недоказанность, отказался от издания своего исследования, хотя по указанию Румянцева был произведен уже расчет денежных средств на печатание. И все же попытка рассмотрения Черниговской гривны в комплексе с другими источниками показывает, как постепенно сотрудники Румянцева нащупывали способы научного анализа вещественных памятников, критически относясь к своим заключениям.

«История народа тесно связана с историей языка», — заявили в 1823 г. молодые ученые М. П. Погодин и А. М. Кубарев, предлагая ОИДР издать свой перевод исследования Й. Добровского о славянской грамматике. К началу XIX в. исследователей все больше и больше занимали языковедческие проблемы. Данные языка становились важным доказательством разнообразных исторических построений. На их основе предпринимались попытки определения взаимосвязи исторической жизни и культуры народов, решались вопросы их древнейшей дописьменной истории. Сравнительное изучение языков, поиски в них общих черт, элементов давали богатую пищу и для политических ассоциаций: Российская империя не должна была выглядеть искусственным созданием, в языке искали подтверждения исторических связей русского народа с недавно присоединенными народами Польши, Грузии, Финляндии и других стран. Не случайно Шегрен в отчете об экспедиции к финно-угорским племенам подчеркивал, что собранный им языковый материал в Карелии яснее любых исторических памятников неопровержимо указывает на «обладание россиян» Карелией в древности