Колумб Земли Колумба - [10]

Вначале такое простое и ясное дело — голодовка — после слов отца стало казаться Тойво совсем неясным и запутанным. Да и мало удовольствия анализировать все возможные аспекты голодовки под аккомпанемент собственных кишок. С помощью собственного желудка Тойво уже успел исчерпывающе познать некоторые особенности голодовки. Отец же щурил глаза за стеклами очков и снова пускался в рассуждения:

— Звено знает о твоей голодовке? А совет отряда? Тойво покачал головой.

— Плохо, — констатировал отец. — Надо сообщить им.

У Тойво перехватило дух. Только этого еще не хватало!

— Они прежде всего должны поддержать тебя.

— Нет! — заторопился объяснять Тойво. — Они не должны. Это вообще не их дело. Им вообще не следует и знать об этом!

— Ка-ак? — удивился отец. — Что это за разговор? Они ведь твои ближайшие товарищи, соратники, так сказать. Или нет?

— Да! — подтвердил Тойво. — Они вполне достойные товарищи и соратники, но к этому делу они не имеют ни малейшего отношения.

— Но кто же тогда поддерживает тебя? Класс?

Вот еще вздумал! В классе об этой голодовке и заикнуться невозможно. Никому вообще даже пикнуть нельзя.

— Я не желаю поддержки класса, — с достоинством объявил Тойво. — И вообще я не желаю никакой поддержки и солидарности.

— Та-ак?! — Отец вздернул брови и смотрел на сына, странно усмехаясь. — Чего же ты тогда вообще желаешь? — Ирония в отцовском голосе не прошла мимо слуха Тойво.

— Я желаю, чтобы меня оставили в покое! — гордо сказал он.

— Та-ак! — констатировал отец с оскорбительной иронией.

— Конечно, очень жаль, что… — начал Тойво со злой решительностью, но оставил фразу незаконченной.

— Продолжай, продолжай, пожалуйста, — подбадривал отец. На лице его все еще сохранилась та самая, способная разозлить кого угодно, самоуверенная ухмылка.

И Тойво, выведенный из себя, несколько секунд набирался смелости, пока не выпалил единым духом:

— Это, конечно, личное дело каждого, но я бы уж точно не позволил так над своим сыном… Уж я бы его сам поддержал, если кто-нибудь думает, что может… над моим сыном…

— Смотри-ка, смотри!.. — бросил отец после долгой паузы и снял очки. От ухмылки на его лице не осталось и следа. — Значит, ты бы поддержал своего сына, когда он делает глупости… Ну да, и мой отец меня поддерживал. И знаешь чем? Березовыми розгами.

— Что же давай, высеки меня! — Тойво вскочил с места.

— Не такой уж плохой совет… — заметил отец. — Только, пожалуй, не годится. По правилам, к тем, кто объявил голодовку, нельзя применять наказания. Или как ты сам считаешь?

От обиды и чувства бессилия у Тойво слезы навернулись на глаза.

Отец поднялся. Он подошел к окошку и отодвинул гардины. Словно в комнате не было никого, кроме него одного, он молча стоял у окна и смотрел в ночную тьму. Тойво в свою очередь не отрываясь смотрел на широкую, чуть ссутулившуюся спину отца и чувствовал, что недавний злой задор начал смешиваться в нем с какой-то плаксивой жалостью к самому себе, отцу и всему миру. Он шмыгнул носом.

— Иди спать, глупый мальчик! — сказал отец, не поворачивая головы.

IV

Тойво лежал под одеялом с открытыми глазами и примерял на свое обиженное «я» терновый венок мученика. Сладко было отдаваться этим мыслям, и они вытеснили из головы все сомнения, которые возникли у него в отношении своей правоты, пока он глядел на отцовскую спину. Жаловаться, что у Тойво не хватает фантазии, не приходилось, теперь же фантазия его обрела достаточно пищи. Урчание в животе было для его грустноватых, но, несмотря на это, задорных мыслей подходящим аккомпанементом.

Утром, когда Тойво проснулся, вчерашние мысли показались ему весьма наивными. Было неловко глядеть в глаза домашним. Но дома все шло, как обычно по утрам: в кухне горела газовая плита, на сковороде шипела яичница, а отец брился и придирался к материнской привычке начинать сразу десяток дел и заниматься одиннадцатым.

— Доброе утро! — сказал Тойво, не поднимая глаз, по дороге в ванную комнату.

Ему ответили, как обычно по утрам.

Тойво хорошенько обдал себя холодной водой. Запахи, распространявшиеся из кухни, щекотали в носу, напоминая, что он мужественно упорствует со вчерашнего обеда. Это придало бодрости.

В конце концов, долго ли ему позволят голодать?! Нет, его Ватерлоо еще впереди и начнется довольно скоро, если не сейчас. Теперь надо будет выдержать!

— Мужчины, кушать! — как обычно, крикнула мама. Ни отец, ни Тойво не заставили повторять себе дважды. Только…

Тойво хотя и сел за стол, но с пылающим лицом уставился в тарелку, скрестив руки на груди. Ничего не спрашивая, мать положила Тойво еду на тарелку. Тойво не пошевелился. Уголком глаза заметил он, как отец и мать обменялись взглядом.

Так, значит, теперь!..

Но ничего не случилось. Ни отец, ни мать не стали возражать против голодовки. Наоборот, они словно бы и не замечали его и самым будничным, скучным тоном обсуждали преимущества новых блочных жилых домов по сравнению с прежней архитектурой.

Тойво сидел, как на угольях, но не осмеливался пошевелиться. Только подбородок его сделался малиново-красным, все тело источало жар, а нос опускался все ниже.

— Спасибо! — поблагодарил отец, поднимаясь из-за стола.