Колос времени - [51]

Настороженно оглядевшись, Мартина подбежала к расшатанному крыльцу и потянула дверь на себя. Та поддалась неохотно, издавая пронзительные скрипы и цепляясь за выступающие половицы. Скользнув внутрь, девушка остановилась в сенях, привыкая к темноте, казавшейся и вовсе непроглядной после яркого дневного солнца. Меж тем внутренняя дверь приоткрылась, выпустив полосу тусклого неровного света, а следом и его источник – оплывшую с боков свечу, которую сжимали тонкие женские пальцы.

– Кто там? – взволнованно произнес нежный голос, и Мартина поспешно шагнула вперед.

– Это я, Лизель.

– Тинхен!

– Да.

– Матерь Божья, проходи скорей, только тише…

Пригнувшись, девушка вошла в полутемную комнату, разделенную на две половины плотным холщовым пологом. Ее сестра, до самых глаз закутанная в широкий синий плащ на лисьем меху, торопливо захлопнула дверь и прижала поплотней, навалившись всем телом. С минуту обе молчали, потом старшая поставила свечу и на стол порывисто бросилась на шею младшей, пряча лицо в складках ее шали.

– Тине, Тине…

– Ну что ты, – испуганно проговорила та, обнимая сестру и гладя ее волосы, небрежно сколотые на затылке. – Лизель, не плачь!

– Нет! – Элиза помотала головой, отстраняясь. – Я не плачу. Я боялась, что ты не придешь. Я ведь ждала тебя каждый день…

Мартина прижала руки к груди.

– Я не знала, клянусь, я не знала! Ведь прошел слух, что француз увез тебя в Феллин, а оттуда в Ревель, чтобы плыть во Францию морем. Отец даже послал нарочного ревельскому командору, прося задержать похитителя…

– Тише! – взмахом руки Элиза прервала сестру, с тревогой прислушиваясь к глухим отрывистым звукам за пологом. Потом она выпрямилась и тихо, но внушительно произнесла. – Ты не должна так говорить о моем муже.

– Значит, вы женаты, – Мартина растерянно обхватила ладонями щеки.

– Конечно, женаты. Разве могло быть иначе?

– Нет… Но ведь о французах говорят всякое. Нравы у них свободные, не то, что у нас.

Элиза гордо вскинула голову.

– Мой муж не таков! Ты сама поймешь, когда узнаешь его ближе. Он – воплощенное благородство! Наши ливонские тугодумы не могут даже сравниться с ним. А как он изыскан, как воспитан! У него такой тонкий ум! Он самый лучший – я не смогла бы отдать себя менее достойному дворянину. К тому же его род древнее и знатнее нашего. Так что можешь не тревожиться понапрасну – твоя сестра не уронила себя этим браком. Сейчас я вознеслась высоко, а стану еще выше!

Мартина обвела глазами закоптелые бревенчатые стены с торчащими из пазов клочьями сухого мха, перевела взгляд на сырые половицы, по которым сквозняк перекатывал комочки сора, и только вздохнула в ответ. Сказать было нечего, и она принялась выкладывать на стол содержимое своей торбы. Элиза, глянув за полог, на цыпочках вернулась обратно. При виде завернутой в полотенце хлебной ковриги и нескольких колец кровяной колбасы ее глаза радостно вспыхнули, а руки нетерпеливо потянулись к еде. Отломив солидную краюшку, она несколько раз торопливо надкусила ее, запивая простоквашей из деревянной кружки, которую молча подала ей сестра.

– Хвала Пречистой Деве… – еле проглотив слишком большой кусок, Элиза перевела дыхание и схватилась за колбасу.

– Где же твой муж? – спросила Мартина, посматривая на нее с невольной жалостью.

– Спит. Я не хочу его будить, он сегодня всю ночь не сомкнул глаз. Климат наш для него слишком суров, Жульен не привычен к морозам. Говорят, в Савойе их вовсе не бывает – там круглый год светит солнце и растет виноград, – девушка облизала пальцы и вытерла их о край полотенца. – Уф, я уже начала забывать вкус мяса…

– Почему же вы сразу туда не уехали?

– Мы не смогли. Путь туда неблизкий, а денег у нас не слишком много… Конечно, это моя вина, я так торопилась, уходя из дома, что совершенно об этом не подумала.

– Лизель, бедная моя… – растроганно прошептала Мартина. Элиза метнула на нее острый взгляд.

– То-то же! Теперь жалеешь меня, но что-то ты не торопилась придти, когда я послала тебе записку.

– Не вини меня, клянусь, я не виновата, – Мартина потупилась, затеребив длинную косу. – Со дня твоего побега в нашем замке словно объявился покойник. Ты помнишь – это был День поминовения усопших. Господин де Мерикур уехал накануне, решив не задерживаться на праздник, ты сказалась больной… Когда мы вернулись с кладбища и не нашли тебя в комнате, отец велел обшарить замок сверху до низу, потом послал людей спрашивать о тебе и французе по всем дорогам. Он сразу все понял, а мы с тетушкой Теклой даже представить не могли! Ты не представляешь, какого страха я натерпелась – отец сделался точно не в себе, грозился и кричал, пока изо рта у него не пошла пена, конюха отстегал кнутом за то, что тот не уследил за лошадьми. Стражникам, что стояли на воротах, велел дать плетей. Нам с тетушкой тоже досталось… – девушка подавила тяжелый вздох, отгоняя неприятные воспоминания.

Пожалуй, не стоит Элизе знать, что из-за нее их почтенную родственницу отхлестали по щекам, словно провинившуюся девчонку, а саму Мартину барон за волосы таскал по замковым переходам, а потом целую неделю держал в холодной башне на хлебе и воде.