Коломна. Идеальная схема - [28]

— Смотри, Любаша, как богато накрасил! Это, между прочим, наши соседи из дворницкой. Бомжиха Олька и ее подруга из другого двора.

Люба разглядывала картинку с большим вниманием, щурясь, отходя на полшага, и ничего не говорила при этом. Николай занервничал, не может быть, чтобы не получилось, картинка была явной удачей, он хорошо это чувствовал, да что чувствовал, — знал. Ему уж неважно было, привидение Любаша или живой критик, ему требовалось немедленное подтверждение удачи и все. Но Люба сказала, совсем ни к месту:

— Вот, значит, какая она сегодня.

Странная реакция. И ничего о пойманном весеннем свете, о выразительности и свежести, даже тусклого «как здорово» не прозвучало. Пришлось проглотить обиду.

— Ты о чем? О реинкарнации, что ли? Ты узнала кого-то?

Люба помотала головой: — Нет, причем тут реинкарнация и ваши суеверия. Просто старая история кончилась. Совсем кончилась. И Катя сегодня умерла.

Люба развернулась, вышла из комнаты и исчезла, что было не по правилам. Зато Николай увидел Хозяина-Костяное рыльце, перебегающего комнату по диагонали и исчезающего в стене, украшенной разводами сырости. Даже слышал, как коготки стучат по полу. В мастерской повеяло холодом и сладковатым страхом, так что закололо подушечки пальцев. Спать захотелось, ну, это понятно, привидения на встречу зовут, не иначе у них сегодня общее собрание жильцов, и живых, и «несвободных». Хватит потустороннего, домой быстрее, принять душ, поужинать и завтра устроить выходной вместе со всей страной и женой, воскресенье, как-никак. Отправиться за город смотреть наступление весны, если оттепель не пройдет. А хоть бы и подморозило, все равно — в Царское село, Петергоф, а лучше подальше, к примеру, в Гатчину.

Николай захлопнул дверь, ему послышалось, что за дверью в пустой мастерской разговаривают на повышенных тонах. Что-то случилось у них в их «тонком» мире, ишь, засуетились, забегали. Переждать день необходимо, ни в коем случае не появляться на Канонерской в воскресенье от греха подальше, одно дело Люба, а Хозяин и прочие твари, этих не нужно. Да не забыть проверить, не полнолуние ли сегодня. Теща наверняка знает.

— Весной по вечерам мне как-то особенно грустно, — шептала жена и прижималась к Николаю худеньким плечом. — Этот косой свет, а окна еще не мыты, и видно, как пылинки кружатся.

— Так помой окна, — отзывался Николай, но видел, что жена чуть не плачет, и поправлялся, — хочешь, я помою?

— Ты не понимаешь… Так грустно, словно что-то у меня отнимают, что-то очень дорогое… Когда мы еще не жили вместе, и мне приходилось расставаться с тобой, идти домой, лежать на диване и смотреть на пыльные лучи, представляя, как ты врешь той, бывшей, а может, не врешь, а обнимаешься с ней, — тогда грусть еще была объяснима, но сейчас. Сейчас я не знаю.

Николай досадовал на женские капризы — нет, чтобы встретить уставшего мужа хорошим настроением и горячим ужином. Ужин, положим, был, но эти разговорчики вредили пищеварению. Вечно у женщин перепады настроения, а причина примитивна — обычные недомогания, связанные с луной, как и потусторонние явления в мастерской. Объяснили им, дурочкам, по радио или в дамском журнале, что депрессии в определенный период дело естественное, вот и хнычут все подряд. Любаше бы и в голову не пришло капризничать по такому поводу. Любаша сама по себе. Но слабость жены, помимо раздражения, вызывала еще и желание. Николай забывал о мастерской, о новой картинке, о Любаше, укладывал жену на кровать, целовал розовые мочки, хрупкие ключицы, животик. Ее волосы пахли как сено, а кожа как трава после дождя. Николай был бы верен ей без всякого труда, если бы не появлялась Ирина, чьи волосы пахли мускусом, а кожа медом, или Рита с шелковой задницей. Но сегодня перед глазами стояла Ольга, бомжиха с нежной грудью и длинными тонкими волосами, сверкающими на солнце. Он зарычал от прихлынувшей крови и любил их всех сразу в одном маленьком теле. Жена осталась довольна и быстро уснула, заполненная любовью. Николай долго ворочался, слушал, как под кроватью скребут коготки. Вспомнил о Хозяине и улыбнулся, — под кроватью копошилась персидская кошка, в этом доме не было места потустороннему.

Ему снилась Канонерская улица, канал и Могилевский мост — такими, как он видел их на старой фотографии, с деревянными темными домами, с лодками, в большом количестве толпившимися у маленькой пристани, с пегой Кошкой, крадущейся вдоль воды по круглым булыжникам. Там, на фотографии и во сне была поздняя осень, и сквозь булыжники кое-где пробивалась пожухлая трава, ей не хватало силы, и она падала на камни. Кошка брезгливо трясла лапой, наступив на влажный пучок, но упрямо двигалась дальше, очевидно, по важному делу. Николай полез в карман за рабочим блокнотом, чтобы быстрей схватить картинку, но во сне блокноту не нашлось места. Кошка обернулась, лицо у нее оказалось человеческое, но с вытянутым рыльцем, похожее на лицо Хозяина.

— Хочешь, расскажу, — телепатически предложила Кошка-Хозяин.

Общаться телепатически оказалось ничуть не труднее, чем летать, а Николай летал во снах с детства и довольно уверенно. Но не сегодня.