Колокольчик в тайге - [37]
До боли в глазах смотрел за стаей, пока она не растворилась в голубом озерке среди туч. И горечь моей неудачи улетела вслед за журавлями.
ЛЮБОПЫТСТВО
Утро ясное, морозец легкий. Деревья, присыпанные первым инеем, присмирели, листом не шелохнут. Только березка в полном безветрии скупо роняет желтые монетки.
Скучное время настает для грибника: хороших грибов теперь много не сыскать. Вот разве опята, им и заморозок нипочем! Правда, сушить эти грибы мало проку, зато жарить или тушить в масле — уж куда как хороши! Особенно душисты и вкусны те, что ожерельями унизывают нестарые березовые пни.
Возьмешь корзинку и отправишься.
На восходе и шел я за опятами к дальней вырубке. Легкая тропка, проскочив лес, выбегает в поле. Еще за деревьями послышалось невнятно округлое бормотанье. Неужели тетерева! Выхожу из-за деревьев и вижу: разгуливают у свежей скирды, подбирая зерна, три косача. Вот один напыжился, хвост распустил, затоптался на месте и «загурковал». Разом оборвал песню, поднял от земли голову и осматривается сторожко.
Попробовал я схорониться за деревом, чтобы подольше за птицами понаблюдать — не часто их видишь! — да не получилось. Резко шагнул в сторону, треснул сучок под ногой, и сразу взлетели косачи. Двое через поле взяли к лесу, третий уселся на омете и озирается недоуменно.
Тихонько направляюсь в его сторону. Сидит! Только шея напряглась, как струнка. Делаю еще несколько шагов. Смотрит. И я на него смотрю, вижу уже косачиные черные бусинки глаз, в глазах и страх, и какое-то очень доверчивое птичье любопытство.
Лишь когда осталось до скирды с десяток метров, не выдержал я, взмахнул рукой. С треском снялся косач и бросился очертя голову к лесу. Летит, а у самого хвост еще в косицы не разошелся — по-детски короток и прям. Охотники таких зовут «позднышами» — птенец из позднего выводка, значит. Человека ему видеть пока не приходилось. Вот он и любопытствовал.
ТИХОЕ ПРЕДЗИМЬЕ
Встреча со снегом всегда кажется маленьким чудом. Синее небо прикроется серой тучей, и на черную землю неожиданно посыплются легкие белые пушинки. С каждой минутой все больше и больше начинает кружиться их в метельном хороводе. Растворились в белой мгле дальние поля, оплетенные длинными снежными прядями, стушевались березы на взгорке. А вот и в трех шагах уже ничего не видно, как в песне — снег да снег кругом!
Осень раз, другой попытается, правда, вернуться и снова взять дело в свои руки — будет мокреть и грязь. Но зима призовет на помощь деда-мороза, и начнут они вместе ледяные мосты на реках наводить, землю, где надо, поглубже под снежное покрывало упрятывать. Поработают всласть да и присядут дух перевести. Присядут, задумаются и ненадолго забудут о своих делах. И вроде бы снова чуть потеплеет.
Предзимьем называется эта короткая пора в природе. Зима-то с буйным росплеском метелей, с колючими ветрами, калеными морозами еще вся впереди! А лес все-таки уже по-зимнему сед. Он поседел так быстро не от горя — от снега. Натянув снеговую шапку до бровей, притихает лес, задумывается. В сквозных березняках да осинниках тишина уже совсем устоялась. Слушаешь и сам немеешь, — боишься неосторожным словом сломать ее.
Пустым кажется лес сейчас, неуютным, как давно заброшенный дом. Но послушай подольше, вглядись повнимательней! И увидишь, и услышишь многое…
На присыпанный инеем куст опустилась стайка снегирей. И куст — не куст уже, а жаркий костер: скачут птицы, словно язычки алого пламени трепещут на ветках. Вот спустились снегири на землю, начали шелушить головки репейника, метелки конского щавеля, А ты завороженно смотришь, оторваться не можешь и не хочешь. Красивы птицы, ах, как красивы! Красоту эту надо унести с собой, рассказать о ней близким, знакомым. Может быть, на следующий раз она снова позовет тебя в природу. Иди. Зорче станет твой глаз, цепче слух. Но смотри, чтобы в душе твоей поселилась доброта ко всем, кто живет в лесу. Природа ведь, как и человек, чувствительна к доброте, и, если придешь к ней товарищем, она покажет все, что есть у нее интересного.
В перелесках я всегда по знакомым тропам хожу и каждый раз встречаю на них что-нибудь новое. В прошлый выходной тоже не сидел дома. А день-то каким хорошим был! Нехолодный, тихий, светлый. Правда, утром солнце поднялось в морозной шубе, но часа через два в воздухе появилась даже какая-то по-весеннему резкая свежесть.
Синицы засуетились, писк, возню подняли. Особенно одна озорная стайка запомнилась. Слетелись синички на старую березу, начали по веткам скакать маленькими бесиками в зеленых кафтанчиках. В каждую щель заглянут. Это их дело: все обследовать, осмотреть, не прячутся ли где личинки жуков, куколки бабочек. Одна бойкуша нашла что-то под корой, деловито пыжится, вытаскивая добычу, а другая посматривает со стороны — ведь со стороны всегда виднее — и полезный «совет» подает: «Тя-ни, тя-ни, тя-ни…»
Помог «совет» — вытащила-таки первая синичка из укромного места на белый свет вредителя. Зажала в лапках и энергично стала расклевывать добычу. Тогда и вторая на то же место слетела, принялась внимательно осматривать его. Увидела, должно быть, что-то страшное, перепорхнула на верхний сучок и заголосила на весь лес: «Дя-день-ка, дя-день-ка!» Я подумал, что меня зовет синица, и хотел было на помощь поспешить, но в это время на дерево опустился дятел. Так вот, оказывается, какой у синиц дяденька!
