Колокола - [104]

Эта дверь вела в другую комнату, а не к выходу. В ней было темно, но я смог разглядеть, что оказался в детской. Я начал метаться в поисках другого выхода, мой желудок скрутило, но я смог найти только еще одну дверь, которая вела в комнату Амалии.

— Что за певец! — донеслись до меня слова Антона с другой стороны двери. — Голос — как солнечный свет летом!

Я услышал, как она зашевелилась на кровати, и был совершенно уверен, что она вытирает слезы со своего прекрасного лица.

— Опять неважно себя чувствуете, моя дорогая? — поинтересовался он.

— Пусть это вас не беспокоит.

— Неужели музыка? — недоверчиво спросил он. — Неужели это на самом деле из-за музыки?

— Я уже сказала, что вам не нужно беспокоиться.

Я подкрался к двери и заглянул в замочную скважину. Антон стоял посреди комнаты, как будто перед ним проходила линия, которую ему не позволено было переступать.

Он покачал головой:

— Вы должны это преодолеть.

— Я не буду это преодолевать, — с горячностью сказала она. — Я уже говорила вам об этом.

— Амалия, не стоит быть такой безрассудной, — стал уговаривать ее он. — К чему ненавидеть чудесную музыку?

— Вы не сможете изменить меня.

Его глаза помрачнели, а по лицу скользнула улыбка. О, казалось, говорила эта улыбка, я получаю все, что хочу. Увидишь.

— Прекрасно, — сказал он. — Я не буду пытаться изменить это. Можете ненавидеть все звуки, которые слышите, если так должно быть. Но, Амалия, вы должны быть благоразумной. Ведь нельзя же только наслаждаться. Есть еще и обязанности.

Я услышал, как она повернулась на кровати. Может быть, она села?

— Антон, — произнесла она, — помните, что вы сказали, когда забирали меня из отцовского дома? «Все, что вы пожелаете. В Вене вы будете свободной».

— Но ведь вы свободны, не так ли? — сказал он, все еще улыбаясь, но его злость уже была готова выплеснуться на поверхность. — Я в чем-то вам отказываю?

— Вы отказываете мне в свободе ходить по городу. Иметь собственный выезд.

— Амалия, ну что вы в самом деле! Ведь вы же дама. Риша. И мы не в какой-нибудь горной швейцарской деревне. Посмотрите вокруг себя! Я даю вам все, что вы только можете пожелать. Эта карета, на которую вы жалуетесь, она прекрасна, как карета принца. А этот дом, наряды! Гаэтано Гуаданьи поет для вас! И более того, на этой премьере вы будете сидеть перед всеми, и они…

— О чем вы говорите? Какая премьера?

Антон вздрогнул. Понял, что проговорился.

— Ответьте мне. — Кровать скрипнула, когда она встала.

— Новый Орфей, конечно же, — произнес он небрежно. — Вы, несомненно, слышали, ведь все об этом говорят.

— Но мы не можем пойти. — Ее голос был глухим и испуганным.

— И почему нет? — вопросил он с невинной ласковой улыбкой.

— Потому что мы уезжаем.

Антон покачал головой, и его снисходительная улыбка стала еще шире.

— Амалия… — начал он.

— Вы обещали мне, что мы уедем из Вены! — закричала она с внезапной силой.

Амалия сделала несколько шагов в его сторону, и я наконец увидел ее. Ее глаза все еще оставались красными от слез, но теперь ею овладел гнев.

Риша слегка попятился:

— Вы не том состоянии, чтобы путешествовать.

— Антон! Именно поэтому я хотела уехать еще месяц назад! — Она схватилась за ткань платья у себя под грудью, как будто хотела разорвать его.

— В любом случае, теперь уже слишком поздно. — Он попытался взять ее за руки, но она оттолкнула его.

— Нет, не поздно! — На какое-то мгновение ее лицо напряглось, и она постаралась сдержать слезы. — Я должна уехать из этого города до того, как родится ребенок. — Она укоряюще направила ему в лицо палец: — Вы обещали мне, что мы проведем зиму в поместье.

— Но моя мать…

— К черту вашу мать!

— Амалия! — Он схватил ее за руку и резко дернул. Другую руку он поднял, как будто хотел ударить ее.

Я схватился за дверную ручку. Если он только осмелится, подумал я.

Но она просто посмотрела на его поднятую руку. Взгляд у нее был как лед.

Его тело задрожало от ярости. Но он отпустил ее. И снова она не попятилась, а просто продолжала смотреть ему прямо в глаза.

— Мы не можем уехать сейчас, — сказал он, насколько мог, спокойно. — Моя мать желает, чтобы мы остались здесь еще на несколько недель…

— Я не буду ее жирной свиньей, — произнесла Амалия, четко проговаривая каждое слово, — которая…

— Амалия, вы теперь не в Санкт-Галлене, — оборвал он ее. — Это Вена. И вы — Риша. Вы должны понимать свое положение. В семействе Риша появится наследник. И по вам это очень заметно. На премьере императрица будет сидеть напротив нашей ложи. Вы не можете винить мою мать в том, что вам выпала такая судьба.

Кажется, эти слова очень сильно задели Амалию. Лед в ее глазах превратился в слезы.

— Нет, — произнесла она едва слышно и, печально покачав головой, закусила губу. — Нет, не могу. Только Бога я могу винить в этом.

— Если вы несчастны, Амалия, — сказал он с неодобрением, — найдите в своем сердце причину этого.

— Мне прекрасно известно, почему я несчастлива, — ответила она и повернулась, встав боком к нему и спиной ко мне.

Он с отвращением смотрел на нее. Но затем справился с собой и взял ее за руку:

— Я обещал матери, что мы посетим премьеру через три недели.