Колокола - [2]

Что касается меня, то я не стану возражать противъ приведеннаго выше мнѣнія Тоби Векка, такъ какъ я ни мало не сомнѣваюсь, что онъ имѣлъ достаточно случаевъ, чтобы хорошо его обдумать и выработать. И такъ все, что ни говорилъ Тоби Веккъ, я повторяю за нимъ и всегда готовъ постоять за него, хотя это и и не совсѣмъ легкая задача, такъ какъ нашъ другъ Тоби Веккъ былъ посыльнымъ и всѣмъ было извѣстно, что мѣсто его стоянки было рядомъ съ церковными дверями, гдѣ онъ и простаивалъ съ утра до вечера, въ ожиданіи какого нибудь порученія.

Нечего сказать, хорошенькое это было мѣстечко зимою! Въ кого же онъ тамъ и обращался: онъ отмораживалъ себѣ щеки; носъ становился сине-краснымъ, глаза слезились; ноги коченѣли; зубы чуть не крошились, — такъ онъ ими щелкалъ! Не совсѣмъ-то бѣдному Тоби было по себѣ!

Вѣтеръ, въ особенности восточный, накидывался на него съ остевенѣніемъ изъ за угла, какъ будто нарочно сорвался съ двухъ концовъ свѣта, чтобы угощать его пощечинами. Часто казалось, что вѣтеръ обрушивался на него именно въ такую минуту, когда онъ этого никакъ не ожидалъ. Вылетѣвъ съ неимовѣрною стремительностью изъ за угла площади, вѣтеръ мчался мимо несчастнаго и вдругъ возвращался, какъ бы радуясь тому, что опять встрѣтилъ его и, казалось, ревѣлъ: «а! вотъ онъ! Я опять держу его!»

Тщетно тогда натягивалъ Тоби себѣ на голову свой маленькій бѣлый передникъ, подобно тому, какъ дурно воспитанныя дѣти, закрываютъ глаза полами своей одежды. Напрасно вооружался своей небольшой тростью, какъ бы выходя на бой съ непогодою. Кончалось тѣмъ, что его слабыя ноги начинали невѣроятно дрожать, онъ поворачивался то направо, то налѣво; то съеживался, то сгибался, — но что бы онъ ни предпринималъ, ничего не помогало. Онъ былъ до того измученъ, истерзанъ, избитъ, почти сшибленъ съ ногъ, что только какимъ то положительнымъ чудомъ, онъ не былъ сотни разъ поднятъ на воздухъ на подобіе цѣлыхъ колоній лягушекъ и другихъ неустойчивыхъ тварей, и не упалъ потомъ на землю, гдѣ нибудь за тридевять земель, на удивленіе туземцевъ какой нибудь дикой мѣстности земного шара, гдѣ еще никогда не видывали посыльныхъ.

Но бурная, вѣтреная погода, несмотря на страданія, приносимыя Тоби, всегда являлась для него какимъ то праздникомъ, это не подлежитъ никакому сомнѣнію. Въ такіе дни ему казалось, что время не такъ медленно тянется въ ожиданіи заработка, какъ вь остальные дни. Борьба съ бѣшеною стихіею отвлекала ею вниманіе и возвращала ему энергію, когда голодъ и отчаяніе подкрадывались къ нему. Лютый морозъ, снѣжная мятель нарушали однообразіе его существованія и вызывали въ немъ какое то возбужденіе. Однимъ словомъ, такая погода дѣйствовала на него благотворно, но почему и какимъ образомъ это могло быть, остается для меня необъяснимымъ. Да, я думаю, что онъ самъ, бѣдный Тоби, затруднился бы объяснить это явленіе! Словомъ, счастливыми для Тоби днями были дни бурь, морозовъ, снѣжныхъ мятелей, а пожалуй еще и тѣ, когда шелъ градъ и разражалась гроза!

Напротивъ того, мокрая погода являлась для него сущимъ бѣдствіемъ! Эта холодная, пронизывающая до мозга костей сырость, окутывала его мокрымъ, липкимъ плащемъ. Хотя это и былъ единственный родъ мужского длиннаго пальто, которымъ обладалъ бѣдный Тоби, но я думаю, что онъ охотно бы отъ него отказался, еслибы это отъ него зависѣло.

Тяжелыми днями также для него были тѣ, когда лилъ мелкій, назойливый, частый дождь; когда туманъ, казалось, хваталъ за глотку улицу, а вмѣстѣ съ нею и самого Тоби, когда мимо него сновали взадъ и впередъ дымящіеся отъ испареній зонтики, подпрыгивающіе въ рукахъ ихъ владѣльцевъ, при встрѣчѣ и столкновеніяхъ съ другими, что неизбѣжно случалось при толкотнѣ на тротуарахъ; когда зонтики орошали прохожихъ очень непріятными ручейками воды; когда противно было слышать бурлящую въ водосточныхъ трубахъ воду, съ шумомъ выливающуюся, чуть не каскадомъ, изъ переполненныхъ трубъ; когда съ выступовъ и крыши церкви она капля за каплей падала на бѣднаго Тоби, обращая въ настоящій навозъ небольшой клочокъ соломы, на которомъ онъ стоялъ! О, подобные дни являлись дая него сущимъ наказаніемъ, настоящимъ испытаніемъ! Тогда вы могли быть свидѣтелемъ съ какимъ испуганнымъ видомъ затравленнаго звѣря выглядывалъ онъ своими грустными глазами изъ за угла церковныхъ стѣнъ, служившихъ ему убѣжищемъ.

Но какое это было жалкое убѣжище! Оно и лѣтомъ то не болѣе ограждало его отъ палящаго солнца, чѣмъ простой шестъ, поставленный на раскаленномъ тротуарѣ! Временами онъ выходилъ изъ за своего угла, немножко подвигаться и согрѣться. Маленькою рысцою бѣгалъ онъ то направо, то налѣво и, продѣлавъ это разъ двѣнадцать, возвращался на свое мѣсто. Его прозвали Тротти [1] за его походку; кличка, которая, если и не создавала быстроту бѣга, во всякомъ случаѣ означала ее. Быть можетъ, Тротти и могъ ходить менѣе подпрыгивающей, утомительной походкой и въ тоже время болѣе скорой, но заставить его это сдѣлать, то есть, другими словами, лишить его «собственнаго аллюра» значило бы уложить его въ постель и уморить. Благодаря его способу хожденія, во время грязи онъ забрызгивалъ себя по уши и вообще причинялъ себѣ массу неудобствъ и ему, несомнѣнно, было бы гораздо легче ходить иначе, но именно это и являлось причиною, почему Тоби такъ держался своей походки. Представьте себѣ, что этотъ маленькій, тщедушный старичокъ являлся настоящимъ исполиномъ по своимъ добрымъ намѣреніямъ и болѣе всего боялся, чтобы не стали говорить, что онъ даромъ беретъ свои деньги, крадетъ ихъ. Ему доставляло огромное удовольствіе думать, что онъ зарабатываетъ ихъ въ потѣ лица (онъ былъ слишкомъ бѣденъ, чтобы лишить себя этого удовольствія). Когда ему давали порученіе, хотя бы за самую ничтожную плату, или когда онъ несъ посылку, его бодрость, всегда, впрочемъ, ему присущая, удваивалась. Какъ только онъ пускался своею рысцою, онъ начиналъ окликать всѣхъ, идущихъ передъ нимъ посыльныхъ, увѣренный, что непремѣнно наскочитъ на нихъ и опрокинетъ. Онъ также не сомнѣвался, что въ состояніи нести всякій грузъ, хотя ему и не было случая испытывать себя.