Колокола Бесетра - [56]

Утром, как и всегда по вторникам, был большой обход. Профессор в окружении учеников долго пробыл в большой палате и только потом зашел к Могра-уже без свиты и очень озабоченный.

У него, должно быть, есть и сложные случаи, когда нужно принять трудное решение. Он выразил удовлетворение, увидев Могра сидящим в кресле, и долго ощупывал каждый мускул рук и ног, каждый сустав.

– Все идет превосходно. Скоро вас навестит наш друг Бессон.

Когда Могра нужно что-то сообщить, за это берется Бессон. Могра поначалу это злило. Однако тут все логично. Одуар как специалист занимается его теперешней болезнью. Но Бессон, который уже давным-давно лечит все его мелкие недомогания, знает Могра гораздо лучше.

Теперь Могра готов признать, что такое разделение ответственности, такая иерархия, которая столько раз восстанавливала его против них и против всей больницы, просто необходима.

Если бы он мог ежедневно рисовать портреты обоих врачей, то теперь перед ним лежали бы листки с совершенно разными лицами. А если бы он постоянно рисовал свои собственные портреты? Разве у него не выходил бы каждый час другой Рене Могра?

Бессон д'Аргуде вел себя непринужденно, но на сей раз не был вымученно-жизнерадостным. Сегодня он держался почти естественно – конечно, не совсем так, как на завтраках в «Гран-Вефуре», но и не как врач, стремящийся поднять дух больного.

– Пусть тебя не беспокоит, что на несколько дней ты будешь выбит из колеи. Сам понимаешь, это неизбежно. В течение долгой недели ты полностью зависел от своего окружения, был как бы лишен индивидуальности. Теперь понемногу снова начинаешь вести человеческую жизнь, и тут не обойдется без разочарований. Да, кстати, я хотел поговорить с тобой о Жозефе...

– Она больше не придет.

– Кто тебе это сказал?

– Никто. Я понял это, когда она уходила сегодня утром.

Длинные фразы даются ему пока еще с трудом. Он не всегда может подобрать нужное слово, хотя способен легко жонглировать мыслями.

– У нее доброе сердце, но тут она бессильна. Она очень квалифицированная медсестра и теперь нужна в другом месте. Спишь ты спокойно. Под рукой у тебя есть звонок. Но если настаиваешь, я найду тебе другую сиделку. Решай сам.

– А мадемуазель Бланш?

– Пока ты здесь, она останется с тобой.

Получается как бы баш на баш. Он соглашается проводить ночи без сиделки, а ему оставляют м-ль Бланш.

– Да, и еще одно, чуть не забыл. Я говорю тебе это только потому, что твоя жена очень о тебе беспокоится. Она опасается, что атмосфера больницы действует на тебя угнетающе. Ты привык к другой обстановке, к другому обслуживанию, к людям, готовым исполнить любое твое желание... И вместе с тем тебе уже не обязательно находиться под постоянным присмотром Одуара. На этой неделе ты можешь перебраться в любую другую клинику, к примеру в Нейи. У них нет оборудования для восстановления утраченных функций, но это можно устроить...

Его «нет» прозвучало столь непосредственно и категорично, что Бессон рассмеялся.

– Ладно, ладно, не бойся. Одуар не собирается избавляться от тебя... Остается лишь Фернан Колер, он снова звонил мне сегодня утром.

Могра даже не дослушал вопроса.

– Нет!

– В таком случае я полагаю, что наших друзей ты тоже не хочешь видеть? Они обрывают мне телефон...

– Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

У него быстро устают связки, и слоги начинают наезжать друг на друга. Он сделал все, чтобы Бессон остался доволен, и теперь погрузился в созерцание двора, который буквально его завораживает.

Вид этого двора уже успел повлиять на настроение и придает новый оттенок занимающим его проблемам.

Двор гораздо больше, чем казался. Это громадный четырехугольник, окруженный серыми зданиями, и Могра обещает себе сосчитать в них окна, когда его оставят в покое.

Напротив двора расположена выходящая на улицу подворотня, у которой дежурят два человека в форме.

За ней едут, обгоняя друг друга, машины, быстро идут жестикулирующие люди.

Старики, которых он издали замечал когда-то, проезжая по автостраде N 7, одеты в толстые серо-голубые куртки и такие же штаны с яркими лампасами двух или трех разных цветов, словно для того, чтобы отличать один полк от другого. Могра уже углядел желтые и красные.

Есть у стариков и общее свойство – их медлительность или даже неподвижность. На первый взгляд кажется, что каждый из них замер на месте, словно оловянный солдатик.

Пользуясь случаем, многие сидят на скамейках и греются на солнышке, но у них нет той непринужденности, с какой люди обычно сидят на парижских скамейках. Кажется, будто они не разговаривают и вообще никак не общаются друг с другом, каждый словно замкнут в самом себе.

Это выражение, которое раньше было для него самым обычным, теперь приобретает особый смысл. Они замкнуты в самих себе. Это не больные. М-ль Бланш говорила, что на официальном языке они называются «проживающими». Сама же она предпочитает называть их «наши старички».

Многие из них курят трубку – точно так же, как старые феканские рыбаки, которые целыми днями сидят и смотрят на порт, хлюпая трубками, зачастую обмотанными проволокой или изоляционной лентой.