Колодец Времени - книга поэм - [52]

Теперь во мраке стало видно

Всем Висковатого лицо.

Поднять хотели, но завыл он,

Хотя держался молодцом.

"Что, познакомился ты с дыбой? -

Спросил царь хмуро встав над ним;

На берег выброшенной рыбой

Лежал дьяк, - ну, поговорим?

Иван Михайлов Висковатый,

Сиречь "вихрастый", как же так,

В измене страшной виноватым

Ты оказался как вожак?

Чем царь повинен пред тобою?

Не так я правил или жил?

Зачём же Новгород с землёю

Ты Сигизмунду предложил?

Сошёлся с Пименом прегнусным,

Дела творил презлые с ним,

Лжецом, предателем искусным,

Прикрытым именем святым.

Был ты лишь отроком безродным,

Годов назад так тридцать пять;

Когда был бунт, убит был злобно

Мой дядя - память не унять.

Все жертвы были мной пригреты;

Ты был в посольские введён

За службу и во все секреты

Тебе стал доступ разрешён.

Служил как пёс, и стал печатник,

Дьяк думный, дал тебе Приказ,

Удел дал, в Данию посланник.

Любой за это жизнь отдаст.

Любой продал бы руки-ноги.

Когда я при смерти лежал,

Ты мне тогда в числе немногих,

Крест для присяги целовал.

Потом уж старые бояре

Клялись служить моим сынам.

Какой тебя подвергнуть каре

И не придумаю я сам.

Любил тебя, и вот оплата.

Скажи, предатель, кто твой бог?

Не чаял я тебя как гада

Топтать подошвами сапог!" -

Царь пнул лежащего, подумал,

Ударил плетью что есть сил.

В лицо пытаемого плюнул.

Малюта далее спросил:

"Ты стал совсем уж бесполезный?" -

Тут Поливанов проревел,

Он взял из углей прут железный

И ткнуть им дьяка захотел.

Рот Висковатого открылся

И голос с той уж стороны

Взлетел и с дымом закрутился,

И все услышали: "Воды"...

Ковш поднесли и он напился,

И стал сипеть: "Тебе решать,

С чего я круто изменился

Решил все клятвы я предать.

Всю жизнь свою, любовь и силу

В борьбу за отчину вложил,

Служил тебе не за наживу,

Но только плаху заслужил.

Мой брат Третьяк тобой зарублен

Как скот на людях топором.

А прежде чем он был загублен,

Ты деньги выпытал огнём.

Ты над красавицей невестой

Его глумления творил,

Средь бела дня при всех бесчестил,

А после в речке утопил.

Пусть ты святой как царь небесный,

Как император Константин,

Твой труд постылый, бесполезный

Не с Богом ты идешь, один.

А Русь опять в руках баскаков -

Дружин бесжалостных князей,

Лихих воров, опричных хватов

И их прожорливых семей.

Из преисподней вышло семя

Как туча крыльями треща,

Ещё не взрощенное семя

Жрала хмелея саранча.

Страна в мученьях издыхала,

И к сыновьям своим взывала,

Не истязать и не губить

И кровь из ран её не пить.

Но тщетно! Пили кровь и рвали

Её на мелкие куски.

Среди умерших пировали,

Среди разрухи и тоски!" -

Шептал дьяк тихо подле горна,

Почти неслышимый потом.

Шла пена красная из горла

И после шевелил лишь ртом.

"Признался или не признался?" -

Иван на всех поднял глаза.

А Зайцев злобно улыбался:

"Всех выдал брат чумного пса!

Назвал немало, вот их список,

В руках теперь они у нас, -

Подали свиток, между мисок

Он раскатал его тотчас!"

Присел он и на пальцы плюнул:

"Никита Фурцев - казначей,

Опричный дьяк Иван Наумов,

Румянцев был что у ключей

Уже давно в Избе Поместной.

Тут больше сотни человек".

"Народец этот нам известный", -

Сказал Барятинский в ответ.

"Убил бы всех я новгородцев, -

Сказал Басманов Алексей, -

Они всегда как инородцы

Держались от других земель.

Таились, бунты поднимали,

Хотели гибели Москвы,

Казанцев наших воевали

Их псов-ушкуйников чалны.

Отсесть к Литве им не позволим.

За баснословную деньгу

Торговли всех их переколим.

Деньгу нельзя отдать врагу".

"Псы-новгородцы перестали

Слать деньги в царскую казну, -

Поддакнул Зайцев: - Убивали

Их собирающих в Москву.

Душили наших старост губных.

Людей опричных смертно бьют

Уже на торжищах прилюдно.

Плетями мытарям дают!"

Пройдясь вдоль дымного чертога

Басманов лишь махнул рукой:

"Везде людей разбойных много.

Сыскать их надо с головой.

Зачем туда врываться скопом

Как апокалипсиса псы?

Ведь разыскал же прошлым годом

Я вам Слащёва из Литвы".

Старик Басманов лбом широким

Вокруг себя как тур мотнул.

И был бы рог, то этим рогом

Малюту он бы и проткнул.

А Бельский чуя это, тучей

Висел, глазами зло сверкал.

Прервал всех сверху голос звучный,

Оттуда Ярцев прокричал:

"Царя царица звать изволит

В свои палаты почивать!"

Иван, поморщась как от боли,

Наверх пристроился кричать:

"Скажи ей - в Лавру я уехал

Ночной молебен отстоять.

Коль сильно хочется утехи,

Я ей коня могу прислать.

А мне пусть быстро накрывают

В палате пиршественный стол,

И всех опричных приглашают

И тащат девок за подол!"

"Грех это!" - Вяземский знаменьем

Себя тут крестным осенил.

Царь промолчал. Без промедленья

Барятинский проговорил:

"Пока татарам не под силу

Зимой из Крыма угрожать,

Нам новгородского громилу

Весьма сподручно растерзать.

Полками нужно поскорее

Мятежный Новгород занять.

Но прежде слух пустить, что Ревель

Идём ливонский воевать.

Войдём за стены, там и схватим

Владыку, Сыркова, других.

И откуп городу назначим -

Подкормим всех дворян своих.

Своих в торговле и посаде

Посадим до конца веков.

Налог двойной царю пусть платят.

Потом возьмём Изборск и Псков!"

Повёл князь медленно рукою

Туда, где дьяк в крови лежал.

Басманов снова головою

Седой печально закачал.

"Перечишь снова?" - крикнул Зайцев,

И крепко свой кинжал схватил.

Но погрозил ему царь пальцем,

И крикуна остановил:

"Пётр, охлани и сядь обратно.