Колода без туза - [28]

— Баранов с двенадцатью саблями не рискнет напасть, — сказал есаул. — Мы вырубим их в четверть часа.

— Все верно, — Овчинников кивнул, усмехнулся. — Именно поэтому у красных один выход: на одну ночь придать Баранову весь мой взвод охраны.

— Не считайте их полными идиотами, — поморщился Мещеряков. — Обнажить тюрьму с государственными преступниками?.. — Он отрицательно покачал головой.

— Камчатов так вас боится, что уже приказал мне снять с тюрьмы десять человек, — сделав ударение на слове «уже», спокойно сказал Овчинников. — Это на всякий случай, для страховки. Так неужели они не снимут остальных, зная о вашем нападении точно?

— Ночь без стражи? — Есаул уже колебался.

— Попытайтесь встать на их место и вы увидите, что риск минимальный, — сказал Овчинников. — Октябрь, смеркается рано, светает поздно. Взвод уйдет вечером в темноте и к рассвету вернется. Никто этого не заметит. Но даже этот минимальный риск тысячу раз оправдан: покончить с вами внезапным ударом. Камчатов только об этом и мечтает. Ведь в открытом бою у него никаких шансов.

— Гм… Ну, предположим. — Есаул стал раскладывать новый пасьянс. — Предположим, взвод уйдет. Дальше что?

— Дальше — кроме Важина, в тюрьме останутся лишь шестеро надзирателей, по двое на этаж, и четверо часовых на вышках, — сказал Овчинников.

— Все равно одному Важину с ними не справиться, а штурмом тюрьмы не взять. — Мещеряков говорил, не поднимая головы от карт. — Численное превосходство хорошо в поле.

— Штурма не будет, существует военная хитрость, — сказал Овчинников. — Пока красные ждут у Шмаковки, вы в темноте подойдете к тюрьме. Часть ваших людей оденется красноармейцами и изобразит конвой. Другие спрячут оружие под шинелями и сыграют пленных. Важин без хлопот впустит отряд во двор. Останется перебить часовых и надзирателей и раздать освобожденным офицерам оружие из тюремного цейхгауза. Его там воз. Любого. Сам видел.

Мещеряков продолжал молча раскладывать карты. Потом, не поднимая глаз от пасьянса, кивнул:

— Пожалуй.

Лицо Кадырова было совершенно бесстрастным. Он смотрел на Овчинникова, не отрываясь и не произнося ни звука.

— И вот на красных у Шмаковки навалится уже четыреста пятьдесят человек с трофейными пулеметами, — спокойно продолжал Овчинников. — Дел — на десять минут. После этого ничего не помешает взорвать мост с эшелоном. Вот и все. В отличие от вашего пасьянса мой не может не сойтись.

— И мой сошелся. — Мещеряков смешал карты и поднял глава на Овчинникова. — К удаче. — Он улыбнулся. — Как вы додумались?

— Я закончил академию генштаба и шесть лет воевал — сначала с немцами, потом с красными, — сухо объяснил Овчинников. — Когда Камчатов сказал об эшелоне, я понял: вот она, удача!

Кадыров передернул плечами и, кивнув на Овчинникова, со злой усмешкой сказал Мещерякову:

— Он так рассчитал за красных, будто с ними советовался.

Есаул расхохотался.

— Просто, как все гениальное, — весело сказал Овчинникову. — Дети природы дьявольски проницательны: инстинкт вернее формальной логики.

Овчинников, не глянув на Кадырова, брезгливо поморщился:

— Предпочитаю все же формальную логику. Она для белых и для красных одна. Разумеется, ваше дитя природы о ней не слыхало. — Последовал пренебрежительный кивок в сторону Кадырова. — Жаль, что вы с ним играете на равных.

— Полно, господин Овчинников, неужели вы обнесены чувством юмора? — примирительно сказал Мещеряков.

— У нас не партия в покер, я не расположен шутить, — зло парировал Овчинников. — Надоели дурацкие ловушки. Думал, что после фальшивого расстрела вы угомонились. Вижу, что ошибся.

Мещеряков усмехнулся. Потом, уже серьезно, негромко произнес:

— Знаете, капитан, для меня наша встреча — большая удача.

— Для меня также, — успокоившись, сказал Овчинников. — Но, пожалуйста, держите своего подручного на короткой сворке.

Кадыров побледнел. Есаул сделал ему знак сидеть смирно. Помолчали. Потом Овчинников спросил Мещерякова:

— Как вы поступите, когда освободите тюрьму, уничтожите красных и взорвете мост? Если, конечно, это не секрет.

— От вас нет секретов, — почти торжественно произнес Мещеряков. — Я немедленно уйду с отрядом в Маньчжурию. В России больше делать нечего. Вмешиваться в нашу агонию под Владивостоком бессмысленно. Разумнее укрыться за кордоном. Собрать силы для новой схватки. Как сделал в восемнадцатом году адмирал Колчак. Потом мы, как он, снова перейдем границу Маньчжурии. Надеюсь, в остальном мы будем счастливее адмирала. И уж тогда — о, тогда на каждом столбе от Читы до Москвы будет болтаться по коммунисту!..

Ноздри Кадырова плотоядно дрогнули. Лицо Мещерякова от волнения побледнело.

— Сад, где на деревьях развешаны красные? — недоверчиво осведомился Овчинников. — А вы уверены, что вас поддержит народ? Одними солдатами войны не выиграть.

— В каждом городе есть наши люди, — сказал есаул. — У красных они вне подозрений. Эти люди — ножи в спину революции. Они наша надежда, а не народ. Народ — быдло. Лишь бы нажраться. Ему все равно, кто правит: царь в короне или комиссар в картузе. Историю делают одиночки, а не стадо.

— Красивые слова, — скептически поморщился Овчинников. — Всем надо оставаться здесь, а не уходить за границу. Оставаться и драться до конца.