Коло Жизни. Зачин. Том 2 - [8]

Невысоко над морем кружили большие белые птицы. Их гулкие голоса в царящей кругом относительной тишине раздавались так явственно, что отроковице показалось, кроме нее и этих птиц, внезапно резко опадающих к морской глади и выхватывающих из ее глубин серебристых рыб, никого более и нет… Нет! не просто на этом берегу, а и в целом на планете Земля. Неотрывная морская вода иным своим краем подходила к небу, вернее молвить, входило в него так плотно, что проступала лишь неясная черта того стыка. Само небо было озарено ясными лучами солнца показывающего занятым своим местом полдень. В воздухе столь чистом, и словно слегка присыпанным соленостью стояла бездвижность. Теплые лучи звезды Солнце пригревали столь рьяно, что Дажба шагнувший ближе к девочке, положил ей на голову ладонь, стараясь укрыть от той горячности. Влада видела, как точно живое дышало своими гладкими, иноредь вспенивающимися водами, море и слышала едва различимое перешептывание слабых волнений вод голубящихся с землей.

– Красиво? – вторгся в зачарованность девушки Дажба.

– Очень, – прошептала юница, страшась нарушить покой увиденного.

– Я всегда любил море, – с легкой грустью в голосе проронил младший Рас. – Его спокойствие, не суетность аль вспять волнение, тревогу. Живое, дышащее существо, то радующееся жизни, то тоскующее от собственной замкнутости.

Искра в небесах снова лучисто блеснула, враз озарив всю лазурь небосвода, и единожды наполнила плоть Влады слабостью и смурью, от каковой нежданно захотелось заплакать. Отроковица неспешно вздела голову, взглянула на тот свет, а после вновь воззрившись в морскую даль, сверху будто сбрызнутую теми лучами пролегшими по синей воде, опустилась на землю. Она согнула ноги в коленях, и, обняв руками, пристроила подбородок на них. Неотступно следя за меняющимся цветом синевы на воде и стараясь справиться с желанием заплакать.

– А можно мне покупаться? – вопросила она, не очень-то надеясь, что позволят, одначе, непременно, жаждая отвлечь себя тем поспрашание от тоски.

– Вода в море соленая, не такая как в реке, – молвил Дажба и сам торопко присел подле девочки, верно почувствовав ее тягостное состояние. Бог ласково приобнял Владу за плечи, поцеловал в макушку и своей нависающей фигурой загородил от палящих лучей солнца. – Только не сейчас, – добавил он, отвечая на ее вопрос. – Если все пройдет гладко, я верну тебя сюда, и ты искупаешься, – дополнил Бог, и отроковица услышав обещание, нежно улыбнулась. – Ты только выполни все, так как велел Отец, хорошо моя дорогая девочка?

А белые большие птицы, вроде вторя закружившим над Зиждителем и юницей соколам, носились над той безбрежной гладью моря, выхватывая из нее поблескивающих чешуей рыб, рассекая воздух мощными крылами и, похоже, даже не замечая той божественной красоты, что перекатывая волнением, несла на себе голубо-синие воды.

Откуда-то издалека долетел едва слышимый клекот соколов, пронзительное дуновение ветра, кажется, наполнило Владелину изнутри, а миг погодя перед ней вырос чудной лес. По первому те зеленые нивы напомнили окружающие Лесные Поляны, но сие лишь показалось и только вначале.

Дажба неспешно спустил отроковицу с рук, на коих дотоль держал, крепко прижимая к груди, унося с брега моря, и поставил на землю, при том нежно огладив взлахмоченные концы волос в хвосте. Оказавшись на оземи, Влада перво-наперво огляделась. Они стояли на невысокой покрытой чернолесьем горе, почти у ее подножия. В нескольких шагах от них протекал ручей, он зазвончато журча, перемешивался каплями воды с устланным гладкими голышами дном, подступы к которому охраняли здоровущие камни, сверху обряженные в ярко зеленые мхи. Дерева дуба, каштана, клена, ясеня столь знакомые юнице росли вперемешку с иными никогда досель ею незримыми, а потому дюже удивительными. Там просматривались дерева с прямыми стволами, покрытые серо-зеленой в белые бороздки корой, и овальными очертаниями крон. На бурых ветвях оных висели зеленые листы, состоящие из четырех лопастей, точно сложенных меж собой. Не менее чудными были невысокие с весьма толстыми стволами деревья, чья конусовидная, густая крона держала на себе, вроде стягов то продолговатые, а то с заостренными концами гладкие, кожистые сверху и бурые снизу, слегка опушенные листья.

Также плотно, как и деревья подступали, обхватывая, прижимаясь, тулясь к самому ручью, кустарники с пепельно-седой, бороздчатой корой и с раскидистыми ветвями на которых долгие, схожие с яйцами, листья смотрелись недвижно замершими. Еще одни кустарники с ярко-зелеными листами, как у березы тока много, много крупнее в размахе, сменялись плотными рядьями иных. С мудреными, будто покрытыми густой волосней стволами и острыми широкими зелеными листами сверху, и серовато-опушенными снизу. Не менее густо стояли в том чернолесье растущие под покровом травы, папоротники с перистыми плотными листами в очертании точь-в-точь, как треугольники, всевозможные плетущиеся растения.

Непроницаемые кроны деревьев не давали возможности проникнуть в глубины леса лучам солнца, и потому под его пологом царил сумрак, в котором, плыла голубоватая дымка. Весьма прохладное дуновение ветра, разком пробежав по верхушкам деревьев единожды опустившись книзу охватило и все тело Влады. Насыщенность красок, юности и наполненности иными звуками птиц и зверей леса показалась девочке всего-навсе давешним пробуждением природы от сна.