Коллекция нефункциональных мужчин: Предъявы - [2]

Когда в бутылке мало что осталось, а кофе французской обжарки тоже был выпит, Игорь Сергеич взял Сашенькину ладонь и, проведя осторожно по линии Венеры, так же осторожно поднес к губам.

Сашенькины глаза выразили сначала восторг, потом — тут же — протест, но через мгновение радостно и смущенно сдались.

— Мальчик мой, — убаюкивал Сашеньку Игорь Сергеич, гладя по голове. — Хороший мой, единственный, как долго я тебя ждал…

Сашенька слушал его, раскинувшись на широкой двуспальной кровати, и улыбался. Он никогда не подозревал о том, что счастье может быть так возможно, так близко!

Он приподнялся на юные свои локотки, посмотрел на Игоря Сергеича и, потеревшись носом о его висок, как-то снисходительно похлопал по плечу: инициация завершилась первым лучом прохладного осеннего солнца.

Креплёная проза, или коллекция нефункциональных мужчин

Евангелина присела на ободранный, коричневым крытый стул у зеленой стенки и осмотрелась. Напротив обозначилось энное количество самочек с потухшим взором и преимущественно с пакетами, по которым так легко отличить русских за границей.

— Кто последний в девятнадцатый?

— А вы к врачу или на лечение?

— К врачу.

— Тогда за мной; здесь к медсестре — вторая очередь.

— А прием со скольких?

Евангелина зевнула и открыла Пелевина, где прямо перед содержанием курсивилось: «Охраняется законом РФ «Об авторском праве». Воспроизведение всей книги или любой ее части запрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке».

Евангелина опять зевнула и оголила наугад «Желтую стрелу», где было что-то о людях, едущих спиной вперед. Евангелина усмехнулась: последнее время у нее появилась слишком заметная привычка делать это — как, например, вчера, когда, прогуливаясь по вечернему городу, она спросила одного типа нечто по типу Истины и он ответил, будто никогда над этим не задумывался. В тот момент Евангелина вот так же тихонечко усмехнулась и подняла глаза к небу, абсолютно так же, как сейчас, — к потолку кожвен-диспансера.

— Что ж вы зеваете, ваша очередь! — подтолкнула Евангелину сидящая рядом брюнетка.

— Раздевайтесь, — донесся усталый голос из-за ширмы, когда Евангелина вошла в кабинет.

— Прямо здесь?

Из-за ширмы высунулось лицо в очках с нависшими над ними кудряшками, а все остальное упрятывалось в будто белый халат.

— Первый раз?

— К вам — да.

— Так-так, — врач закопалась в амбулаторную карту, постукивая карандашиком по ободранной поверхности стола. — Так-так, Пелевина Евангелина Владимировна… Половая жизнь с каких лет? Замужем? Аборты, беременности? Хронические заболевания? Венерические? Непереносимость лекарств? Последний половой контакт когда? Месячные? Что можете сказать о партнере?

…Евангелина на секунду задумалась, а потом изрекла: «Ничего, люблю я его». Врач удивленно-снисходительно посмотрела на нее сквозь очки, исподлобья и с легкой укоризной:

— Все болезни, деточка, от любви. И реакция Вассермана тоже не от злобы «положительной» может быть. Проходи быстро вон туда, а туфли здесь оставь, у стула.

Евангелина зевнула и полезла на кресло, а оказавшись там, тихонько усмехнулась и одновременно ойкнула от вовсе не нежного прикосновения рук в перчатках и холодного расширителя.

— Результат — послезавтра с восьми до часа. Вот квитанция, оплати в кассе.

Евангелина вышла, цокая шпильками по коридору: «женский» кабинет находился за «мужским», поэтому Евангелина проходила мимо грустного строя своей биологической противоположности: та в большинстве своем стояла или сидела, понурив голову; иная же ее часть — крайне малая, новички или старожилы — наигранно хорохорилась. Почти процокав проблемный ряд, Евангелина собралась уже было повернуть к кассе, как вдруг заметила Дон Кихота. Выглядел он как обычно, только слегка побледнел.

— Эй, Кихот! Неужто и вы здесь?

Дрожь пробежала по его лицу, и он, силясь, поднял глаза:

— Милая Евангелина! Какое чародейство устоит перед вами? Но иное чародейство вольно обрекать меня на неудачи… — он закашлял и прижал платок к опущенным уголкам губ.

— Милый Кихот, Львиный Рыцарь Печального Образа, сам Жуан старается стеречься этого гнилого места!

— И то — правда. Только… — он покачал головой, — я потерял целомудрие, давеча, да, вот так бывает. А дабы Дульсинее не причинять беспокойства, решил не тревожить ее…

— Что ты на это скажешь, Санчо? — усмехнулась Евангелина проходящему мимо толстяку.

— Слава богу, до сих пор никто не преставился; хоть мы и нездоровы, да живы! — резонно заметил Санчо, потерев задницу. — Только от пирогенала сидеть больно, искололи всего, эх…

Дон Кихот самозабвенно шепнул в воздух:

— Там, где блистает сеньора донья Дульсинея Тобосская, не должно восхвалять чью бы то ни было красоту.

— Ах-ха-ха, ах-ха-ха! — затрясся жир на животе Санчо. — Донья Дульсинея Тобосская! Да шлюха ваша Дульсинея, сеньор! Шлюха, к тому же заразная. Мы с вами подлетели, как два в одном; что, не отрекаетесь, любя? Эх, сеньор, сейчас опять вольют вон туда серебро, — он показал вполне определенным жестом чуть ниже живота, — и завтра вольют, и послезавтра, а потом — антибиотики, сеньор. Вызнаете, сеньор, сколько сейчас стоят антибиотики?