Коллекционеры смерти - [9]

Мы протоптались битых два часа, но ровным счетом так ничего и не достигли. Когда мы вернулись в участок, в дверях на выходе нас встретил Том Мейсон.

– Парни, вас искал шеф. Он сейчас в комнате детективов.

Зачем он нас ищет, Том не уточнил. Гарри бросил на меня выразительный взгляд, и мы все вместе поковыляли на встречу с неизбежным. Шеф Плакетт стоял к нам спиной и смотрел в окно на Гавермент-стрит, раскачиваясь с пятки на носок. Его розовая рука пригладила назад идеально ухоженные черные волосы, на запястье блеснули золотые часы, и, когда он повернулся к нам, на лице его уже появилась заготовленная улыбка.

– Ну вот и они, – сказал шеф, делая шаг навстречу и протягивая мне руку. Он дважды пожал ее, как это делают политические деятели, и протянул руку Гарри. – Вот они, мои специалисты.

Гарри издал тихий стон, который услышал только я.

– Специалисты? – переспросил я.

– Специалисты психологической и… уфф, – социологической команды. Мне тут сказали, что вы, ребята, столкнулись с необычным случаем – проститутка, свечи, ритуальные атрибуты. Ну как, вы уже включили вашу ПСИ на полную мощность? Готовы пресечь всю эту чертовщину на корню?

Я с трудом подавил кислую гримасу. ПСИ, состоявшая исключительно из нас с Гарри, за весь прошлый год по существу имела одно дело. И хотя практически все было против нас, мы справились с ним успешно. Но запустить это подразделение в действие – «включить ПСИ на полную мощность» – на деле оказалось гораздо сложнее, чем на словах; сразу же возникали проблемы по части политики и логистики, куда мы с Гарри без крайней необходимости влезать не хотели.

– Я не думаю, что на данном этапе это нужно, шеф, – сказал я.

Он удивленно поднял бровь.

– Объясните, детектив.

– В данном случае есть указания на проблемы с рассудком. Тут, конечно, можно возразить, что любое преднамеренное убийство является следствием проблем с рассудком, поскольку ни один здравомыслящий человек не станет рисковать свободой или своей жизнью, к потере которых может привести расследование. А здесь, я бы сказал, картина преступления включает некоторые элементы, выходящие за пределы обычно предполагаемого…

Как у нас частенько бывает, когда я начинаю слишком много болтать, на помощь приходит Гарри.

– Карсон хочет сказать, шеф, что в данном деле есть определенная неясность, много пока никак не связанной информации, все на грани, так что сейчас, мы считаем, здесь справятся ребята из этого района.

Плакетт снова отвернулся к окну.

– Мне, джентльмены, звонят репортеры.

Мы ждали продолжения, и наше невысказанное «Ну, и?» зависло в воздухе.

– Я думаю, что этим делом должны заняться вы, ребята. Если здесь замешан псих, будет правильнее, если мы скажем, что вы были задействованы с самого начала. Я не хочу, чтобы нас застали с наполовину спущенными штанами.

То дело с моргом создало нам определенную рекламу среди начальства, и кое-кто посчитал – и не без оснований, – что и теперь команду ПСИ следует подключить пораньше.

– Шеф, проблема в том, – пояснил я, – что так мы привлечем еще большее внимание прессы, а это в принципе нежелательно. Они и так следят за каждым нашим шагом.

Плакетт явно колебался. Том, который двадцать лет только и делал, что умиротворял руководство, хлопнул в ладоши.

– А что, шеф, если мы представим дело так, будто нам пока требуется больше оснований для привлечения ПСИ, чтобы дать Карсону и Гарри немного времени для изменения структуры команды. У меня здесь все готово. А сейчас как насчет того, чтобы я перераспределил их текущие дела и они смогли бы сосредоточиться на этом?

Брошенный на нас с Гарри взгляд Тома говорил: это все, что я могу тут сделать. Плакетт без особого удовлетворения кивнул и вышел из комнаты, унося за собой тяжелый запах своего одеколона…

Мы с Гарри направились к своим рабочим столам.

– Черт, – проворчал он. – Сегодня люди едва признают существование ПСИ, а назавтра уже не могут удержаться, чтобы не нагрузить нас. Что вообще творится, черт побери?

На моем столе лежала фотография с церемонии награждения у мэра, и я постучал по ней пальцем.

– Теперь нас признали, брат.

Хотя воздух был жарким и удушливым, я ехал домой с открытыми окнами, стараясь таким образом проветрить мозги после столь непростого денька. Пересекая в сумерках пролив Миссисипи, я видел, как под мостом блестела темная вода и несколько прогулочных катеров возвращались к своим причалам.

Я живу на острове Дофин – узкой полоске песка в тридцати милях к югу от Мобила. Мой дом на высоких сваях с видом на залив представляет собой болтающуюся над землей коробку – идеальное убежище в моем представлении. Место это в принципе мне не по карману, но когда несколько лет тому назад умерла моя мама, она оставила мне достаточно, чтобы платить по счетам. Сначала я планировал купить холостяцкие хоромы где-нибудь на недорогом участке, а оставшиеся средства пустить в оборот, обеспечивая себе пусть и небогатое существование, но все-таки позволяющее не работать. Но однажды, рыбача у берегов Дофина, я увидел мой будущий дом – его металлическую крышу, напоминавшую полированную броню, широкую террасу, выходящую на море, и табличку «Продается» у подъездной дорожки. Мой короткий сон в ту ночь был расцвечен новыми яркими впечатлениями: дом представлялся мне лодкой, и я безмятежно плыл на ней по удивительно спокойному морю. А две недели спустя я вложил две сотни баксов, вырученные от продажи своей подержанной мебели, в дом на сваях стоимостью четыреста тысячу.