Коллекционеры - [2]

Хорли подошел поближе, чтобы бросить полено библиотекаря в огонь, и добавил еще одно из корзины, прежде чем занять кресло под стандартной лампой рядом с очагом.

— Присаживайтесь, — сказал он. — Чертовски холодно вдали от огня. Не удивительно, что Болтон не спешил сжигать еще одно полено. Этот колледж пронизан скупостью. Вы знаете, что телефонная система настолько стара, что, если портье физически не присутствует на самом коммутаторе, никто из нас не сможет позвонить?

— Удивительно, — сказал Гринстед.

Он сел на диван напротив и обвел взглядом стены, обшитые темными панелями, на которых висели пять или шесть портретов прежних руководителей или благотворителей.

— Не густо, правда? — сказал Хорли. — Миллеровский чертеж главной бухгалтерской книги не так уж плох, но все остальное… — он пренебрежительно махнул рукой.

— Вы рассказывали мне о бронзовой обезьяне, — сказал Гринстед.

— Обезьяна. Да. Ну, сама по себе она не стоила — да и не стоит — больших денег. Действительно, интересно. Нужно обладать специфическим вкусом, чтобы захотеть такую тварь, которая будет сидеть и с отвращением на морде смотреть на тебя. У Фолкондейла была копия оригинального экземпляра — год или два назад она была у него на руках и определенно выглядела безупречной. Модель Дюпарка, отлитую Барбидьеном, купил герцог Севрский, затем довольно быстро она прошла через множество рук, побывала на выставке парижской бронзы в Лондоне, была приобретена галереей Метерлинка и так далее. Всегда где-нибудь стояла и всегда в прекрасном состоянии. Странно было то, как часто и быстро ее продавали. Как будто людям не терпелось от нее избавиться. Впрочем, покупателей хватало.

— Зачем же они покупали такую жуткую вещь?

— Не могу вам сказать.

— А вы зачем купили?

— Ах, видите ли, я не покупал, и тут-то мы подошли к разгадке тайны. Похоже, что случайно, чисто случайно бронзовая фигурка и картина часто оказывались в одной коллекции. Кто-нибудь обязательно купит картину, а через несколько месяцев и бронзу, выставленную на аукцион. Или наоборот. Или купят одно, а потом получат другое в подарок, или выиграют в пари, или еще что-нибудь в этом роде. Без всякого на то намерения картина и бронза снова и снова оказывались в одной комнате. Первым это заметил Фолкондейл. Когда он рассказал мне об этом, я, разумеется, отнёсся скептически, но он вёл учетные записи. Постоянно следил. Я должен был признать, что тут что-то странное.

— Так кто же последним купил обезьяну?

— Человек, который задолжал мне немного. Шарпантье купил меццо-тинто, так и не заплатив. Адвокат догнал его, и взамен тот предложил обезьяну. По оценке Боннье, она стоила намного больше, чем он был должен, поэтому я взял ее. Тогда я даже не подозревал о существовании этой связи. Только на прошлой неделе, когда я купил картину, Фолкондейл мне рассказал.

— Вы уверены, что он ничего не выдумал?

— Абсолютно уверен. Этот бизнес продолжался еще до его рождения. Еще до того, как кто-то из нас родился.

— Вы что-то упоминули о письме.

— О да. У Фолкондейла было письмо — он дал мне его копию — от одной женщины из Москвы к дальнему родственнику в Лондоне. Какому-то мелкому аристократу. Написано по-французски, лет семьдесят назад, во всяком случае, до революции, о скандале в ее кругу общения. Муж ее друга был дипломатом, и он представлял Россию на каких-то переговорах высокого уровня в Париже, кто-то показал ему эту обезьяну, и она ему очень понравилась. Поэтому он сделал им предложение, и они его приняли, а бронза отправилась домой в Москву в его багаже. Его жена возненавидела ее, едва увидев, и сказала, чтобы он немедленно выкинул ее из дома. Она считала, что это воплощение чистого зла. Но муж твёрдо стоял на своем и отказывался от нее избавляться, поэтому жена посоветовалась со священником, чтобы он попытался изгнать зло. Он провел всю ночь в гостиной, где муж держал эту вещь, и молился и, знаете, что бы там ни происходило, когда жена спустилась утром, священник лежал на полу мертвый, с разбитой головой, а обезьяна стояла на буфете, вся в крови.

— Боже милостивый, — сказал Гринстед. — Кто же это сделал?

— Никто не знает. Муж, конечно, был очень потрясен, и когда полиция забрала фигурку в качестве вещественного доказательства, он не просил ее вернуть. Не нашлось никого, кто согласился бы взять за нее плату, поэтому через год или около того они выставили ее на аукцион, где ее купил коллекционер, который довольно быстро отдал ее в московскую галерею, где она оказалась в том же помещении, что и картина. Снова.

Гринстед допил остатки бренди.

— И теперь она у вас, — сказал он. — Они обе.

— Да, обе у меня.

— Вы собираетесь оставить их себе?

— Думаю, сделаю вот что, — сказал Хорли, — просто ради забавы перепишу свое завещание и оставлю картину этому колледжу, а обезьяну — Мертону.

Между Мертоном и колледжем Хорли существовало давнее соперничество.

Гринстед кивнул.

— Разумный план, — сказал он. — Могу я взглянуть на них?

— О, вы хотите посмотреть? — сказал Хорли с притворным удивлением. — Я даже обезьяну еще не распаковал. Она пришла сегодня утром.

— Ну что ж, пойдем и распакуем, — сказал Гринстед. — В этой комнате становится все холоднее и холоднее.