Коллекционер - [5]

когда она заходила в магазин, пытались заговорить. Но та вела себя

заносчиво, ни с кем не здоровалась и даже не смотрела в их сторону,

покупала свою картошку и крупу и летела в свое одинокое, горькое гнездо.

И тогда все махнули на нее рукой: что с нее взять с дуры несуразной,

все у них не как у людей у этих приезжих. Ее просто перестали замечать, и

даже когда она вдруг куда-то пропала, никто ее пропажи не заметил.

Прошло несколько дней, прежде чем в поселке узнали, что Клюка

умерла. Ее труп обнаружил сосед, который забрел к ней в дом, чтобы

спросить спичек. Она лежала на полу одетая во все черное, держала в руках

палку и уже начала разлагаться.

Самое удивительное, что ни во дворе, ни в доме не оказалось ни одного

кирпича, но зато было полным полно кошек. Он были и в комнате, и на

веранде и на чердаке - жирные разномастные котяры. Они сидели, лежали,

шлялись туда сюда и ничто их не смущало, ни присутствие чужого человека,

ни запах разлагающейся плоти. Самого рыжего и наглого кота Будылин взял

к себе, и назвал Кирпичом.

Этот Кирпич взял моду будить хозяина ни свет ни заря. Устоится на

постели в ногах, и давай месить одеяло передними лапами. Жена и дочь

спали внизу в отдельных комнатах, а Будылин облюбовал себе мансарду.

Летом в жару там, конечно, было душновато, зато окна выходили в сад, и

казалось, что ты на корабле плывешь навстречу небу по зеленым волнам.

Дача в Кирсановке досталась Будылину от отца, довольно известного в

Москве стоматолога. А тот купил ее по случаю у директора комиссионного

магазина, который уезжал на историческую родину. По счастью у торгаша

был вкус, или лучше сказать здравый смысл, он не стал подобно своим

коллегам воздвигать боярские хоромы с бойницами вместо окон, а построил

просто дом, в котором было бы удобно жить. Будылин-старший не строил

ничего кроме зубных мостов, и потому оставил дом в том виде, в каком его

оставил прежний хозяин. Сам он был человеком сугубо городским и на даче

чувствовал себя не в своей тарелке. Загородный дом он купил на всякий

случай, для внуков, как он говорил. Когда у Будылина-младшего родилась

дочь Кристина, отец отдал ключи от дачи сыну, и вздохнул свободно -

теперь ему больше не нужно было ездить за город - проверять целостность

своей недвижимости, и все свободное время он мог посвятить любимым

занятиям: чтению военных мемуаров и преферансу.

Сын принял отцовский дар без энтузиазма. Дачная жизнь его тоже не

привлекала, круг его интересов не выходил за пределы города. Он окончил

сценарный факультет ВГИКа, и привык к богемному образу жизни. К тому

же была у него одна страсть, которая предполагала постоянное общение с

людьми.

На вскидку Будылину можно было дать лет тридцать - тридцать пять,

на самом деле ему уже стукнуло сорок. Моложе своих лет он выглядел

благодаря здоровому образу жизни. Курил он изредка - сигару под виски, пил

только очень качественные напитки, два раза в неделю по утрам плавал в

бассейне, а по вечерам занимался фитнесом в престижном клубе на Чистых

прудах. И, тем не менее, был болен, болен тяжело и безнадежно с самого

детства, с трех лет.

Все началось с того, что он, уронил бабушкину шкатулку с рукоделием

и рассыпал по полу пуговицы. Он уже хотел собрать их и поставить

шкатулку на место, но вдруг замер - многообразие перламутровых,

костяных, стеклянных, пластмассовых и металлических кружочков

очаровало его. Одни были простые как таблетки аспирина, которыми

бабушка пичкала его, когда он промочил ноги на прогулке и слег с

температурой, другие сверкали всеми гранями, как камушки с маминого

медальона, третьи были сами как старинный медальон - все в причудливых

завитушках. Они были такие разные, но все же это были пуговицы, а не

какие-нибудь монеты. Именно это и произвело на него самое большое

впечатление: неожиданно он открыл для себя закон пуговицы, по которому

один предмет может иметь бесконечное число форм. Он поднимал с пола

каждую пуговицу по отдельности, и подолгу рассматривал, прежде чем

положить ее в шкатулку.

Бабушка, которая застала его за этим занятием, взяла в руки шкатулку

и тоже стала перебирать пуговицы.

- Вот эта перламутровая от дедовых кальсон. Военным по уставу

полагались кальсоны с завязками, но дед предпочитал пуговицы. Пришлось

мне переделывать так, как он желал.

А эта стеклянная от моего зеленого креп-жоржетового платья. Дедушке

в министерстве выделили билеты в "Большой" на "Лебединое озеро", а мне

не в чем было пойти, и вот я за два дня сшила себе платье, благо у соседки

была хорошая выкройка. А вот эта, обтянутая кожей...

- Эта от жилета палача, он потерял ее, когда рубил третью голову Змею

Горынычу, которого взял в плен Иван Царевич. А эту с золотыми

финтифлюшками потеряла принцесса, когда гуси-лебеди несли ее в

тридевятое царство.

В три года он был уже достаточно "наслушанным" мальчиком, то есть

хорошо помнил все сказки, которые ему читала бабушка, пока он ковырял

ложкой в тарелке с манной кашей. Он не только помнил все эти

фантастические истории про царевичей, говорящих коней и отважных

солдатиков, но и умел их раскладывать на части, а потом собирать на свой