Коллекционер - [3]

нервы. Вдруг все неприятности, которые одолевали его в последнее время,

всплыли из глубины сознания: скандал, который ему закатила любовница,

перед тем как уйти к другому, непонятная болезнь жены, проблемы с

дочерью, отказы клиентов от контрактов.

- Ну, на электричку, вам-то что, - грубо ответила пассажирка, давая

понять, что не намерена вступать в контакт со случайными людьми.

"Вот дура, - подумал Будылин, - и чего бесится. Ее подобрали на

дороге, мокрую курицу, везут, куда ей надо, а она тут характер показывает.

Высадить на хрен и все дела".

Стараясь не выпускать из виду дорогу, чтобы не попасть ненароком в

выбоину, он мельком взглянул в зеркало заднего вида, чтобы получше

разглядеть пассажирку. Образ соответствовал голосу: стрижка короткая,

пиджачок в полосочку - стиль независимой женщины, которая и так на фиг

никому не нужна. Глаза глубоко посажены, брови выщипаны, губы тонкие -

не лицо, а маска в современной комедии дель арте - менеджер среднего

звена.

"Специалист по связям с общественностью в промышленной

компании, может быть даже с участием иностранного капитала, -

предположил Будылин. - Старательная сотрудница, читает "Коммерсантъ",

учила английский на корпоративных курсах, "откатами" не избалована, в

одиночку воспитывает сына-оболтуса, и думает, что с мужиками завязала раз

и навсегда. В общем, курица несчастная, каких сейчас полно развелось в

нашем несчастном отечестве".

За деревьями показались станционные огни, и машина выкатилась на

привокзальную площадь. Собственно, это была никакая не площадь, а

пятачок с огромной лужей посредине, зажатый с трех сторон лавками,

которые с некоторых пор стали "супермаркетами", киосками и ларьками,

сохранившимся с тех времен, когда Кирсановка еще считалась рабочим

поселком. В одном из "супермаркетов" горел свет, значит, ждали последнюю

электричку, чтобы все, кто не успел запастись спиртным заранее, могли

затовариться на месте.

- Railway station. Pleasant to you a way! - обратился Будылин к

пассажирке, чтобы проверить свое предположение относительно ее

социального статуса.

- Thank's, - криво усмехнулась менеджер по связям, как будто

отмахнулась от надоедливой мухи. Порывшись в сумочке, она сунула

Будылину сотенную бумажку и выскочила из машины прямо в лужу.

- Чума, - покачал головой Будылин, и протянул бумажку Туристу, -

Возьми, парень, тебе пригодиться.

Тот машинально взял купюру, аккуратно сложил ее пополам,

расстегнул рюкзачок, застегнул рюкзачок. Он явно медлил с уходом.

- А может у вас есть какая-нибудь плотницкая работа? Ну, там

подновить забор, укрепить крыльцо. Я и баньку могу поставить, только тут

помощник нужен. Но, если надо я могу поискать, говорят, тут где-то идет

большое строительство, так что наверняка понаехало много желающих

заработать.

- Банька у меня есть - там и переночуешь, - сказал Будылин, как будто

подумал вслух, - а утром позавтракаешь, и пойдешь искать работу. На

станции тебе, Турист, делать нечего, там даже приткнуться негде.

- Спасибо, только я не понимаю, почему вы меня туристом называете,

я ведь никогда не ходил в походы, хотя всегда хотел путешествовать, идти за

облаками и спать где ночь застанет, может прямо на траве.

- Наверно потому, что ты сам, как трава - дождик намочит, солнышко

обсушит и ты доволен.

Сто лет назад тут, где теперь поселок, были одни еловые леса да

болота. Ближайшее жилье располагалось за речкой - барская усадьба, где

некогда мучительно переживал период полового созревания великий поэт.

Потом всю землю в округе купила богатая вдова и меценатка

Кирсанова. Ее муж помимо нескольких магазинов владел еще и роскошными

банями, куда любили хаживать писатели, художники и актеры. Сама

Кирсанова тоже не была чужда искусству, в молодости она играла в театре

служанок. Вот она и задумала построить здесь дачи и сдавать их творческой

интеллигенции, и даже договорилась со своим старинным приятелем -

министром путей сообщения, чтобы вблизи поселка был полустанок.

Богема жить колхозом не захотела, из людей, близких к искусству, дачу

в поселке снимал только бухгалтер Румянцевского музеума. В остальных

домах жили чиновники средней руки.

После революции поселок стал вотчиной Большого театра. Рядом со

скромными домиками тщеславной банщицы выросли терема теноров,

чертоги дирижеров и шале балерин. Летом из распахнутых настежь окон

лились волшебные звуки кларнетов, скрипок и фортепьяно. По вечерам на

открытых верандах слышался смех небожительниц и звон бокалов. На

эстраде у пруда Нейгауз играл мазурки Шопена и пела Нежданова. Об этом

золотом времени сейчас напоминают только названия улиц - Рубинштейна,

Глинки, Шаляпина...

Тенора и балерины как-то незаметно растворились в массе

родственников. Дачи и участки великих делились сначала между прямыми

наследниками, потом между отпрысками наследников, и так до тех пор, пока

не теряли своей дачной привлекательности, и не превращались просто в

жилье для рабочих и служащих.

Эти уже жили здесь постоянно, возводили русские печи в летних шале,

обзаводились мелким рогатым скотом, копали огороды. На работу ездили в