Колька и Наташа - [42]

— Ворона каркнула во все воронье горло… Вы нам чуть всю обедню не испортили. Кстати, на будущее: ночью вороны не каркают, так-то…

Попрощавшись с Островым, он пошел.

Колька робко спросил:

— Кто он?

— Бухта? Чекист. Всю шайку раскрыл. И на Нобеле тоже, да и того… с перевоза…

Глава 37. На фронт

Через некоторое время, окончательно выздоровев, Колька твердо решил уйти с частями Красной Армии.

Однажды утром Костюченко, он и Наташа сидели в комнате. Мария Ивановна ушла в детский дом, которым она заведовала после ареста Ведьмы.

Костюченко суровыми нитками зашивал обшлаг Колькиной шинели. Работал он иглой ловко, любовно. Видно было, что за свою трудную матросскую жизнь он не раз занимался этим. Когда зашил, отодвинул от себя рукав, придирчиво проверил работу, даже подергал и остался доволен.

Он до того увлекся, что казалось, совсем не замечал, как мальчик нетерпеливо вертелся на скрипучем стуле. Над городом, тихо стрекоча, пролетел аэроплан. Колька подбежал к окну. На крыльях его ясно виднелись красные звезды.

— Наш, дозорный, — сказал Костюченко. — пока вы в госпитале, ребята, лежали, наши-то одного сбили, к рыбам пустили в Волгу. Боятся они теперь нас, ясное море. Небо-то наше теперь, флотцы!

Костюченко снова занялся своим делом.

Колька несколько раз пытался заговорить ним, но моряк с большим увлечением продолжал шить, при этом напевал вполголоса:

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут…

Матрос умолк, проверяя обшлаг шинели. Он откусил зубами нитку, разгладил пальцами шов и, довольный, улыбнулся:

— На, получай!

Наконец-то! Колька потянулся к шинели, но моряк, любуясь своей работой, продолжал:

— Зашито, парень, навечно, мертвым узлом… А это что такое? — оборвал он себя, указывая на готовую оторваться пуговицу, — чего она болтается? Не дело! Погоди-ка, сейчас мы ее пришвартуем.

Но Колька торопился: ему надо было попасть к Острову ровно в двенадцать часов. Он рассчитывал, что тот поможет ему уйти на фронт.

— Да я потом, дядя Глеб, сам сделаю. Спасибо вам.

Глеб Дмитриевич лукаво посмотрел на Кольку и грустно отвернувшуюся к окну Наташу. Моряк прекрасно понимал: не терпится пареньку, во сне видит, как бьет Деникина. Костюченко добродушно сказал:

— Спасибо? Что ж, доброе слово! Им хоть и не закусишь, а, пожалуй, иногда ни на что не променяешь. Да ты не очень торопись. Сам понимаешь, успеется…

Что именно успеется — Костюченко не сказал, но было совершенно ясно, что он имел в виду.

— Я не могу ждать! — взволнованно ответил Колька. — Дядю Андрея прозеваю.

— А ты не горячись, тихий ход, самый тихий, — успокаивал Глеб Дмитриевич. — Я вот хочу задать тебе вопрос, на зрелость проверить. Вопрос серьезный, как говорится. Очень важный. Наташа, ты тоже послушай.

— Так вот, — после паузы продолжал матрос, — задам я тебе, Коля, очень важный вопрос. Ты как относишься к Советской власти — индифферентно или не индифферентно? Ну, ясное море, говори!

Костюченко любил иногда озадачить собеседника иностранным словечком.

— Чего? Чего? — спросил Колька и в недоумении уставился на моряка.

Матрос, довольный произведенным впечатлением, строго сказал:

— Я говорю, к Советской власти ты как относишься?

Коля замигал глазами. Он не знал, зачем Глеб Дмитриевич задал такой вопрос. Не для того ли, чтобы показать, что он, Колька, еще во многом не разбирается и что ему еще рано воевать.

— А что это такое, дядя Глеб? Это самое индии…

Матрос словно не замечал смятения мальчика. Прежде чем ответить, встряхнул с некоторым сожалением шинель: «Эх, жаль, дырок больше нет», — и сказал:

— Так-то, малыш, значит, не знаешь? — слово «малыш» он подчеркнул и с упреком покачал головой. — Что значит отсутствие образования. Правильно говорится в пословице: «Ученье — свет, а не ученье — тьма».

…Все ясно: дядя Глеб не хочет пустить его воевать против Деникина, считает маленьким. Его, Кольку, маленьким… А он-то верил Глебу Дмитриевичу, считал своим другом. И Наташа молчит, отвернулась. Неужели они заодно?..

Раз так, Колька сейчас докажет, что он не «малыш».

Прежде чем матрос успел сообразить, в чем дело, Колька вырвал у него шинель и схватил лежавший на стуле вещевой мешок. Нижняя губа мальчика задрожала. Сорвавшимся от обиды голосом Колька крикнул:

— Я за Советскую власть, если надо… — и, не договорив, выскочил из комнаты, с силой хлопнув дверью. На улице слезы застлали ему глаза.

А Глеб Дмитриевич посмотрел в окно на бегущего Кольку, сдвинул на затылок бескозырку и повернулся к Наташе:

— Твердый парень. Хорошая порода, отличный моряк выйдет. А фронта ему все-таки не видать — мал еще…

Глава 38. Навстречу солнцу

Стояло чудесное весеннее утро. Вольный волжский ветер приносил с собой запах распустившихся деревьев. Звонко журчали ручьи.

Во дворе крепости занимались бойцы. Колька остановился. Вот один боец колет штыком чучело. Молоденький взводный нервничает и неестественно громко командует:

— Коли! Назад!

Красноармеец колет. Хорошо и ловко получается у бойца — ни одного промаха.

Колька позавидовал тому, как далеко забросил какой-то коренастый крепыш гранату, и подумал, что со временем, если получится, и он, Колька, не хуже других будет колоть штыком, бросать гранату и ползать по-пластунски.