Колесо страха - [6]
Результаты вскрытия можно описать двумя предложениями: у Петерса не обнаружено ни одной причины смерти. А он был мертв!
Результаты анализов, полученные Хоскинсом, тоже не пролили свет на происходящее. Ни одной причины смерти. И все же – Петерс мертв. Если загадочные фосфоресцирующие шарики и имели какое-то отношение к наступлению смерти пациента, их следов обнаружить не удалось. Все органы были в идеальном состоянии, все на своих местах. Петерс был исключительно здоровым человеком. А Хоскинсу после моего ухода больше не удалось обнаружить клеток крови со свечением.
Тем вечером я написал письмо, вкратце изложив симптомы Петерса. Я не стал вдаваться в подробности, описывая выражения его лица, упомянул лишь «необычные гримасы» и «сильный испуг». Мы с Брейлем размножили мое послание и отправили всем врачам в нью-йоркской агломерации. Я же принялся лично обходить больницы и говорить с врачами о пациентах с подобными симптомами. В письме я интересовался, не приходилось ли врачам в своей практике сталкиваться с похожими случаями, и если так, то не откажутся ли они предоставить мне информацию об этих пациентах: особенности течения болезни, имена, адреса, профессии, важные детали анамнеза – с условием соблюдения профессиональной этики, разумеется. Я без лишней скромности предполагал, что врачи, получившие мой запрос, не подумают, будто мой интерес к данным пациентов обусловлен праздным любопытством или в какой-либо мере неэтичными мотивами.
В ответ я получил семь писем, а один из врачей, ответивших мне, даже навестил меня лично. В каждом послании, за одним-единственным исключением, со значительной долей скепсиса, свойственного ученым, излагались необходимые мне данные. Теперь у меня не было сомнений, что за прошедшие полгода так же, как и Петерс, погибли семь пациентов. И все они очень отличались друг от друга как по биологическим, так и по социальным параметрам.
Хронология этих случаев такова:
1. 25 мая, Рут Бейли, 50 лет, старая дева среднего достатка, социальный работник, безукоризненная репутация, занималась благотворительностью, оказывала помощь детям.
2. 20 июня, Патрик Макилрейн, каменщик, женат, двое детей.
3. 1 августа, Анита Грин, 11 лет, родители – представители среднего класса, оба с высшим образованием.
4. 15 августа, Стив Стэндиш, 30 лет, акробат, женат, трое детей.
5. 30 августа, Джон Дж. Маршалл, 60 лет, банкир, выступал в защиту прав детей.
6. 10 сентября, Финеас Димотт, 35 лет, гимнаст, женат, маленький ребенок.
7. 12 октября, Гортензия Дарнли, 30 лет, безработная.
Все они проживали в разных концах города, кроме двух пациентов, живших неподалеку друг от друга. В каждом письме отмечалось необычно быстрое наступление rigor mortis и столь же быстрое расслабление мышц. Во всех случаях смерть наступила примерно через пять часов после начала припадка. В пяти письмах упоминалась смена гримас, столь ошеломившая меня. Врачи писали об этом очень сдержанно, но между строк читалось их изумление. «Глаза пациентки оставались широко открытыми, – сообщал врач, лечивший Бейли. – Она не распознавала ничего вокруг, взгляд оставался расфокусированным, не было признаков того, что пациентка что-либо видит. На лице сохранялось выражение сильного испуга, непосредственно перед смертью сменившееся чередой необычных гримас. После наступления смерти обезображивание лица усилилось. Трупное окоченение наступило и прошло в течение пяти часов».
Врач, лечивший Макилрейна, каменщика, ничего не сообщил о течении болезни, зато подробно описал состояние тела после смерти: «Наблюдаемое мной явление не имело ничего общего с натяжением кожи при так называемом симптоме “маска Гиппократа”, не было и судорог лица, как при столбняке. Не было и агонии. После смерти лицо пациента исказила необычная гримаса, которую я назвал бы злобной».
Письмо врача, лечившего акробата Стэндиша, было коротким, но там упоминалось следующее: «После смерти пациента из его рта вырвалось несколько отчетливых неприятных звуков». Я предположил, что это мог быть такой же демонический смех, как и в случае Петерса. Если так, то было понятно, почему мой коллега не захотел вдаваться в подробности.
С врачом, лечившим банкира, я был знаком лично. Он был отличным специалистом, работавшим на самых богатых людей города, но при этом человеком самоуверенным и напыщенным. «Причина смерти не представляется мне загадочной, – писал он. – Безусловно, пациент умер от тромботического инсульта, при этом закупорка сосудов затронула некий участок головного мозга. Я не придаю значения ни гримасам пациента, ни времени трупного окоченения. Вы же понимаете, дорогой мой Лоуэлл, – снисходительно добавил он, – что rigor mortis может служить доказательством чего угодно в отчетах патологоанатома. Это аксиома».
Мне хотелось ответить ему, что тромбоз – универсальный диагноз, которым прикрываются врачи, не зная истинной причины болезни. Но такие слова задели бы его самолюбие.
